Поверьте, больше нет мученья, Как подмосковную сыскать; Досады, скуки и терпенья Тут много надо испытать. Здесь садик есть, да мало тени; Там сад большой,
Стихотворения поэта Аксаков Сергей Тимофеевич
Рано дед проснулся, Крякнул, потянулся, Давши мыслям волю, Вспомнил внучку Олю. Семь часов пробило; Затопили печку, Темно очень было, И зажег он свечку. И
Прощай, мой тихий сельский дом! Тебя бежит твой летний житель. Уж снегом занесло кругом Мою пустынную обитель; Пруды замерзли, и слегка Ледком подернулась река.
Какой-то птицами купчишка торговал, Ловил их, продавал И от того барыш немалый получал. Различны у него сидели в клетках птички: Скворцы и соловьи, щеглята
Тридцать лет красой поляны На опушке я жила; Шли дожди, вились туманы, Влагу я из них пила. В дни засухи — тень отрадну Я
Nugae canorae… Horat. Молчит угрюмый бор… луч солнца догорает… Бродящий ветерок в листочках умирает… С безбрежной высоты Прохлада снизошла на лоне темноты, И ночь
Охота, милый друг, охота Зовет нас прелестью своей В леса поблекшие, в болота, На серебристый пух степей. Уж гуси, журавли стадами Летают в хлебные
(Истинное происшествие) Настала священная брань на врагов И в битву помчала Урала сынов. Один из казаков, наездник лихой, Лишь год один живши с женой
Предвестник осени туманной, Седой зимы суровый сын, Печальный гость, никем не жданный, Губитель красоты долин! Дохнул мороз — и пожелтели Одежды рощей и лугов;
Поверь, во мне достанет сил Перенести царя неправость, А возбуждать людскую жалость Я не люблю — и не любил. Спокоен я в душе моей,
Опять дожди, опять туманы, И листопад, и голый лес, И потемневшие поляны, И низкий, серый свод небес. Опять осенняя погода! И, мягкой влажности полна,
Весна, весна! ты прелесть года, Но не в столичной тесноте. Весна на Деме, где природа В первообразной чистоте Гордится девственной красою! Где темные шумят
Вслед один другому Быстро дни летят; К брегу так морскому Ветры — волны мчат. Младость пролетает, Как веселый час; Старость догоняет Скорым шагом нас.
Перед судом ума сколь, Вяземский, смешон, Кто, самолюбием, пристрастьем увлечен, Век раболепствуя с слепым благоговеньем, Считает критику ужасным преступленьем И хочет, всем назло, чтоб
Из тварей всех, в земле и на земле живущих, И зрячих и слепых, безгласных и поющих, Которые ползут и ходят на ногах, Летают в