В блестках туманится лес, В тенях меняются лица, В синюю пустынь небес Звоны уходят молиться… Звоны, возьмите меня! Сердце так слабо и сиро, Пыль
Стихотворения поэта Анненский Иннокентий Федорович
Довольно дел, довольно слов, Побудем молча, без улыбок, Снежит из низких облаков, А горний свет уныл и зыбок. В непостижимой им борьбе Мятутся черные
Если тело твое христиане, Сострадая, земле предадут, Это будет в полночном тумане, Там, где сорные травы растут. И когда на немую путину Выйдут чистые
Неустанно ночи длинной Сказка черная лилась, И багровый над долиной Загорелся поздно глаз; Видит: радуг паутина Почернела, порвалась, В малахиты только тина Пышно так
Нерасцепленные звенья, Неосиленная тень, — И забвенье, но забвенье, Как осенний мягкий день, Как полудня солнце в храме Сквозь узор стекла цветной, — С
Но для меня свершился выдел, И вот каким его я видел: Злачено-белый — прямо с елки — Был кифарэд он и стрелец. Звенели стрелы,
Когда высоко под дугою Звенело солнце для меня, Я жил унылою мечтою, Минуты светлые гоня… Они пугливо отлетали, Но вот прибился мой звонок: И
На бумаге синей, Грубо, грубо синей, Но в тончайшей сетке Раметались ветки, Ветки-паутинки. А по веткам иней, Самоцветный иней, Точно сахаринки… По бумаге синей
Сливались ли это тени, Только тени в лунной ночи мая? Это блики, или цветы сирени Там белели, на колени Ниспадая? Наяву ль и тебя
То полудня пламень синий, То рассвета пламень алый, Я ль устал от четких линий Солнце ль самое устало… Но чрез полог темнолистый Я дождусь
В раздельной четкости лучей И в чадной слитности видений Всегда над нами — власть вещей С ее триадой измерений. И грани ль ширишь бытия
В небе ли меркнет звезда, Пытка ль земная все длится; Я не молюсь никогда, Я не умею молиться. Время погасит звезду, Пытку ж и
Камни млеют в истоме, Люди залиты светом, Есть ли города летом Вид постыло-знакомей? В трафарете готовом Он — узор на посуде… И не все
Не мерещится ль вам иногда, Когда сумерки ходят по дому, Тут же возле иная среда, Где живем мы совсем по-другому? С тенью тень там
Нет, не жемчужины, рожденные страданьем, Из жерла черного метала глубина: Тем до рожденья их отверженным созданьям Мне одному, увы! известна лишь цена… Как чахлая
Над ризой белою, как уголь волоса, Рядами стройными невольницы плясали, Без слов кристальные сливались голоса, И кастаньетами их пальцы потрясали… Горели синие над ними
Лишь тому, чей покой таим, Сладко дышится… Полотно над окном моим Не колышется. Ты придешь, коль верна мечтам, Только та ли ты? Знаю: сад
Под беломраморным обличьем андрогина Он стал бы радостью, но чьих-то давних грез. Стихи его горят — на солнце георгина, Горят, но холодом невыстраданных слез.
О нет, не стан, пусть он так нежно-зыбок, Я из твоих соблазнов затаю Не влажный блеск малиновых улыбок, — Страдания холодную змею. Так иногда
Кончилась яркая чара, Сердце очнулось пустым: В сердце, как после пожара, Ходит удушливый дым. Кончилась? Жалкое слово, Жалкого слова не трусь: Скоро в остатках
Вы за мною? Я готов. Нагрешили, так ответим. Нам — острог, но им — цветов… Солнца, люди, нашим детям! В детстве тоньше жизни нить,
Тупые звуки вспышек газа Над мертвой яркостью голов, И скуки черная зараза От покидаемых столов, И там, среди зеленолицых, Тоску привычки затая, Решать на
Дыханье дав моим устам, Она на факел свой дохнула, И целый мир на Здесь и Там В тот миг безумья разомкнула, Ушла,- и холодом
Раззолоченные, но чахлые сады С соблазном пурпура на медленных недугах, И солнца поздний пыл в его коротких дугах, Невластный вылиться в душистые плоды. И
Небо звездами в тумане не расцветится, Робкий вечер их сегодня не зажег… Только томные по окнам елки светятся, Да, кружася, заметает нас снежок. Мех
В квартире прибрано. Белеют зеркала. Как конь попоною, одет рояль забытый: На консультации вчера здесь Смерть была И дверь после себя оставила открытой. Давно
Этого быть не может, Это — подлог, День так тянулся и дожит, Иль, не дожив, изнемог?.. Этого быть не может… С самых тех пор
Захлопоталась девочка В зеленом кушаке, Два желтые обсевочка Сажая на песке. Не держатся и на-поди: Песок ли им не рад?.. А солнце уж на
Зимней ночи путь так долог, Зимней ночью мне не спится: Из углов и с книжных полок Сквозь ее тяжелый полог Сумрак розовый струится. Серебристые
Не могу понять, не знаю… Это сон или Верлен?.. Я люблю иль умираю? Это чары или плен? Из разбитого фиала Всюду в мире разлита
Над высью пламенной Синая Любить туман Ее лучей, Молиться Ей, Ее не зная, Тем безнадежно горячей, Но из лазури фимиама, От лилий праздного венца,
Серебряным блеском туман К полудню еще не развеян, К полудню от солнечных ран Стал даже желтее туман, Стал даже желтей и мертвей он. А
Как тускло пурпурное пламя, Как мертвы желтые утра! Как сеть ветвей в оконной раме Все та ж сегодня, что вчера… Одна утеха, что местами
За картой карта пали биты, И сочтены ее часы, Но, шелком палевым прикрыты, Еще зовут ее красы… И этот призрак пышноризый Под солнцем вечно
То луга ли, скажи, облака ли, вода ль Околдована желтой луною: Серебристая гладь, серебристая даль Надо мной, предо мною, за мною… Ни о чем
Что ни день, теплей и краше Осенен простор эфирный Осушенной солнцем чашей: То лазурной, то сафирной. Синью нежною, как пламя, Горды солнцевы палаты, И
Как чисто гаснут небеса, Какою прихотью ажурной Уходят дальние леса В ту высь, что знали мы лазурной… В твоих глазах упрека нет: Ты туч
Когда к ночи усталой рукой Допашу я свою полосу, Я хотел бы уйти на покой В монастырь, но в далеком лесу, Где бы каждому
Крутясь-мутясь да сбилися Желты’ пески с волной, Часочек мы любилися, Да с мужнею женой. Ой, цветики садовые, Да некому полить! Ой, прянички медовые! Да
Меж золоченых бань и обелисков славы Есть дева белая, а вкруг густые травы. Не тешит тирс ее, она не бьет в тимпан, И беломраморный
В желтый сумрак мертвого апреля, Попрощавшись с звездною пустыней, Уплывала Вербная неделя На последней, на погиблой снежной льдине; Уплывала в дымаx благовонныx, В замираньи
Фруктовник. Догорающий костер среди туманной ночи под осень. Усохшая яблоня. Оборванец на деревяшке перебирает лады старой гармоники. В шалаше на соломе разложены яблоки. Под
Я ночи знал. Мечта и труд Их наполняли трепетаньем,- Туда, к надлунным очертаньям, Бывало, мысль они зовут. Томя и нежа ожиданьем, Они, бывало, промелькнут,
Бывает час в преддверьи сна, Когда беседа умолкает, Нас тянет сердца глубина, А голос собственный пугает, И в нарастающей тени Через отворенные окна, Как
Облака плывут так низко, Но в тумане все нежней Пламя пурпурного диска Без лучей и без теней. Тихо траурные кони Подвигают яркий гнет, Что-то
Зыбким прахом закатных полос Были свечи давно облиты, А куренье, виясь, все лилось, Все, бледнея, сжимались цветы. И так были безумны мечты В чадном
Как ни гулок, ни живуч — Ям — — б, утомлен и он, затих Средь мерцаний золотых, Уступив иным созвучьям. То-то вдруг по голым
Когда весь день свои костры Июль палит над рожью спелой, Не свежий лес с своей капеллой, Нас тешат: демонской игры За тучей разом потемнелой
Из тучи с тучей в безумном споре Родится шквал, — Под ним зыбучий в пустынном море Вскипает вал. Он полон страсти, он мчится гневный,
Нет, мне не жаль цветка, когда его сорвали, Чтоб он завял в моем сверкающем бокале. Сыпучей черноты меж розовых червей, Откуда вырван он, —