— Где нам столковаться! Вы — другой народ!.. Мне — в апреле двадцать, Вам — тридцатый год. Вы — уже не юноша, Вам ли
Стихотворения поэта Багрицкий Эдуард Георгиевич
Я слишком слаб, чтоб латы боевые Иль медный шлем надеть! Но я пройду По всей стране свободным менестрелем. Я у дверей харчевни запою О
По рыбам, по звездам Проносит шаланду: Три грека в Одессу Везут контрабанду. На правом борту, Что над пропастью вырос: Янаки, Ставраки, Папа Сатырос. А
Когда наскучат ей лукавые новеллы И надоест лежать в плетеных гамаках, Она приходит в порт смотреть, как каравеллы Плывут из смутных стран на зыбких
Литавры лебедей замолкли вдалеке, Затихли журавли за топкими лугами, Лишь ястреба кружат над рыжими стогами, Да осень шелестит в прибрежном тростнике. На сломанных плетнях
По жнитвам, по дачам, по берегам Проходит осенний зной. Уже необычнее по ночам За хатами псиный вой. Да здравствует осень! Сады и степь, Горючий
Весенний ветер лезет вон из кожи, Калиткой щелкает, кусты корежит, Сырой забор подталкивает в бок, Сосна, как деревянное проклятье, Железный флюгер, вырезанный ятью (Смотри
Над вывеской лечебницы синий пар. Щупает корову ветеринар. Марганцем окрашенная рука Обхаживает вымя и репицы плеть, Нынче корове из-под быка Мычать и, вытягиваясь, млеть.
Мы жили в зеленых просторах, Где воздух весной напоен, Мерцали в потупленных взорах Костры кочевавших племен… Одеты в косматые шкуры, Мы жертвы сжигали тебе,
Он мертвым пал. Моей рукой Водила дикая отвага. Ты не заштопаешь иглой Прореху, сделанную шпагой. Я заплатил свой долг, любовь, Не возмущаясь, не ревнуя,-
Надтреснутых гитар так дребезжащи звуки, Охрипшая труба закашляла в туман, И бьют костлявые безжалостные руки В большой, с узорами, турецкий барабан… У красной вывески
Если не по звездам — по сердцебиенью Полночь узнаешь, идущую мимо… Сосны за окнами — в черном опереньи, Собаки за окнами — клочьями дыма.
Кто услышал раковины пенье, Бросит берег и уйдет в туман; Даст ему покой и вдохновенье Окруженный ветром океан… Кто увидел дым голубоватый, Подымающийся над
Я в него влюблена, А он любит каких-то соловьев… Он не знает, что не моя вина, То, что я в него влюблена Без щелканья,
Ночь Ежами в глаза налезала хвоя, Прели стволы, от натуги воя. Дятлы стучали, и совы стыли; Мы челноки по реке пустили. Трясина кругом да
В тучу, в гулкие потемки Губы выкатил рожок, С губ свисает на тесемке Звука сдавленный кружок. Оборвется пропыленный — И покатится, дрожа, На Поклонную,
Трескучей дробью барабанят ружья По лиственницам сизым и по соснам. Случайный дрозд, подраненный, на землю Валится с криком, трепеща крылом! Холодный лес, и снег,
О Полдень, ты идешь в мучительной тоске Благословить огнем те берега пустые, Где лодки белые и сети золотые Лениво светятся на солнечном песке. Но
Шумели и текли народы, Вскипела и прошла волна — И ветер Славы и Свободы Вздувал над войском знамена… И в каждой битве знак особый
Уже окончился день, и ночь Надвигается из-за крыш… Сапожник откладывает башмак, Вколотив последний гвоздь. Неизвестные пьяницы в пивных Проклинают, поют, хрипят, Склерозными раками, желчью
Весенним утром кухонные двери Раскрыты настежь, и тяжелый чад Плывет из них. А в кухне толкотня: Разгоряченный повар отирает Дырявым фартуком свое лицо, Заглядывает
Ультрамариновое небо, От бурь вспотевшая земля, И развернулись желчью хлеба Шахматною доской поля. Кто, вышедший из темной дали, Впитавший мощь подземных сил, В простор
Здесь гулок шаг. В пакгаузах пустых Нет пищи крысам. Только паутина Подернула углы. И голубиной Не видно стаи в улицах немых. Крик грузчиков на
Зачем читаешь ты страницы Унылых, плачущих газет? Там утки и иные птицы В тебя вселяют ужас.- Нет, Внемли мой дружеский совет: Возьми ты объявлений
Весна. И с каждым днем невнятней Травой восходит тишина, И голуби на голубятне, И облачная глубина. Пора! Полощет плат крылатый, И разом улетают в
За пыльным золотом тяжелых колесниц, Летящих к пурпуру слепительных подножий, Курчавые рабы с натертой салом кожей Проводят под уздцы нубийских кобылиц. И там, где
В аллеях столбов, По дорогам перронов — Лягушечья прозелень Дачных вагонов; Уже окунувшийся В масло по локоть Рычаг начинает Акать и окать… И дым
Весеннее солнце дробится в глазах, В канавы ныряет и зайчиком пляшет. На Трубную выйдешь — и громом в ушах Огонь соловьиный тебя ошарашит… Куда
Меня еда арканом окружила, Она встает эпической угрозой, И круг ее неразрушим и страшен, Испарина подернула ее… И в этот день в Одессе на
Грозою освеженный, Подрагивает лист. Ах, пеночки зеленой Двухоборотный свист! Валя, Валентина, Что с тобой теперь? Белая палата, Крашеная дверь. Тоньше паутины Из-под кожи щек
..И Пушкин падает в голубоватый Колючий снег. Он знает — здесь конец… Недаром в кровь его влетел крылатый, Безжалостный и жалящий свинец. Кровь на
За топотом шагов неведом Случайной конницы налет, За мглой и пылью — Следом, следом — Уже стрекочет пулемет. Где стрекозиную повадку Он, разгулявшийся, нашел?
Я сладко изнемог от тишины и снов, От скуки медленной и песен неумелых, Мне любы петухи на полотенцах белых И копоть древняя суровых образов.
Трудно дело птицелова: Заучи повадки птичьи, Помни время перелетов, Разным посвистом свисти. Но, шатаясь по дорогам, Под заборами ночуя, Дидель весел, Дидель может Песни
На грязном небе выбиты лучами Зеленые буквы: «Шоколад и какао», И автомобили, как коты с придавленными хвостами, Неистово визжат: «Ах, мяу! мяу!» Черные деревья
Р. Бернс Три короля из трех сторон Решили заодно: — Ты должен сгинуть, юный Джон Ячменное Зерно! Погибни, Джон,- в дыму, в пыли, Твоя
Вальтер Скотт Брэнгельских рощ Прохладна тень, Незыблем сон лесной; Здесь тьма и лень, Здесь полон день Весной и тишиной… Над лесом Снизилась луна. Мой
Осенней ловли началась пора, Смолистый дым повиснул над котлами, И сети, вывешенные на сваях, Колышутся от стука молотков. И мы следим за утреннею ловлей,
Я в горы ушел изумрудною ночью, В безмолвье снегов и опаловых льдин… И в небе кружились жемчужные клочья, И прыгать мешал на ремне карабин…
От черного хлеба и верной жены Мы бледною немочью заражены… Копытом и камнем испытаны годы, Бессмертной полынью пропитаны воды,- И горечь полыни на наших
Свежак надрывается. Прет на рожон Азовского моря корыто. Арбуз на арбузе — и трюм нагружен, Арбузами пристань покрыта. Не пить первача в дорассветную стыдь,
В серой треуголке, юркий и маленький, В синей шинели с продранными локтями,- Он надевал зимой теплые валенки И укутывал горло шарфами и платками. В
Раскуренный дочиста коробок, Окурки под лампою шаткой… Он гость — я хозяин. Плывет в уголок Студеная лодка-кроватка. .. — Довольно! Пред нами другие пути,
Озверевший зубр в блестящем цилиндре я Ты медленно поводишь остеклевшими глазами На трубы, ловящие, как руки, облака, На грязную мостовую, залитую нечистотами. Вселенский спортсмен
Сжимает разбитую ногу Гвоздями подбитый сапог, Он молится грустному богу: Молитвы услышит ли бог? Промечут холодные зори В поля золотые огни… Шумят на багряном
Я не запомнил — на каком ночлеге Пробрал меня грядущей жизни зуд. Качнулся мир. Звезда споткнулась в беге И заплескалась в голубом тазу. Я
Дом Хотя бы потому, что потрясен ветрами Мой дом от половиц до потолка; И старая сосна трет по оконной раме Куском селедочного костяка; И
Пыль по ноздрям — лошади ржут. Акации сыплются на дрова. Треплется по ветру рыжий джут. Солнце стоит посреди двора. Рычаньем и чадом воздух прорыв,
Томас Гуд От песен, от скользкого пота — В глазах растекается мгла. Работай, работай, работай Пчелой, заполняющей соты, Покуда из пальцев с налета Не