До рассвета поднявшись, перо очинил
Нечестивый Брамбеус барон.
И чернил не щадил, сих и оных бранил
До полудня без отдыха он;
Улыбаясь, привстал и тетрадь отослал
В типографию к Працу барон.
В ней он Греча ругал, но под видом похвал,
Рассмотрев с тех и этих сторон.
Фантастический бес в кацавейке своей,
Потирая руками, гулял.
Слышен стук у дверей, и на зов «Ну, скорей!»
В кабинет Тимофеев вбежал.
«Подойди, мой урод, ты мой виршник плохой!
Ты три года мне друг и родня.
Будь мне предан душой, а не то — черт с тобой!
Пропадешь ты как пес без меня.
Я в отлучке был день. Кто у Смирдина был?
На меня не точили ль ножи?
И к кому он ходил, и хлеб-соль с кем водил?
Что заметил — мне все расскажи».
— «Без тебя, мой барон! непогода была;
Целый день наш купец хлопотал —
И реформа пошла — Смирдина все дела
Полевой обрабатывать стал.
Тихомолком пробрался я к ним в кабинет
И вникал в их преступную речь.
Передать силы нет Полевого совет!..
Вдруг дверь настежь — и входит к ним Греч.
И, ему поклонившись почти до земли,
Наш Филиппыч осклабил уста…
Тут беседы пошли, и — поверишь — нашли,
Что твой ум и ученость — мечта!
Что ты Смирдина скоро в банкротство введешь,
Что его ты Султан Багадур,
Что ему ты все врешь, празднословишь и лжешь,
Что богат он и глуп чересчур,
Что бесстыдным нахальством ты всех оттолкнул,
Что откармливал только себя,
Что ты сих обманул и что оных надул,
Что надежда плоха на тебя…
И спасенья у них умолял наш Смирдин.
Призадумался Греч с Полевым.
«Ты наш друг, ты наш сын», — возглашает один,
И другой повторяет за ним:
«Пусть от злости зачахнет ехидный барон,
Но ты честен, желаешь добра,
И теперь ты спасен, и не страшен нам он,
Обличить самозванца пора!»
Тут взялися за трости, за шляпы они
И домой поспешили бежать.
Вспомня старые дни, со мной стены одни
О суетности стали мечтать».
И Брамбеус барон, поражен, раздражен,
И кипел, и горел, и сверкал;
Как убитый был он, злобный вырвался стон:
«Он — клянусь сатаною! — пропал!..
Но обманут ли не был ты глупой мечтой,
Например, хоть мистерий твоих?
Ты невольно порой — ах, раздуй их горой! —
С панталыку сбиваешься в них».
— «Не мистерилось мне, не писал я пять дней,
И все видел и слышал я сам,
Как он стал веселей, проводивши гостей,
Как он гнул непристойности нам.
Если ты не покажешь свой гнев, свою власть
Смирдину и клевретам его,
Я предвижу напасть: нам придется пропасть,
Нам не будут платить ничего.
Но бороться опасно — могуч Полевой,
И опасен бывает и Греч!
Не рискуй же собой, мой барон удалой!
Ведь тебя им, как плюнуть, — распечь!
Оба бойко владеют пером и умом,
Их привыкли давно уважать,
И живут хоть домком, да нажит он трудом,
А не так… но зачем пояснять!
Что сказал я, то знаю, — ты понял, барон?
Ведь слова непритворны мои.
Ты отвесь им поклон, так не выгонят вон,
А не то нас отлупят они».
«Ах ты, Миф Тимофеич! Из лыка ты сшит.
Ты мне смеешь советы давать!
Во мне ярость кипит: пусть Смирдин задрожит,
Я его поспешу покарать.
Кто Брамбеус — изменнику я покажу.
Будь свидетелем мести моей!
Я язык привяжу, дружка спать уложу.
В путь-дорогу сбирайся скорей!»
«Я не властен идти, я не должен идти,
Я не смею идти! — был ответ. —
Что шуметь без пути! Да и ты не кути!» —
И бежит без оглядки поэт.
Сел в коляску барон — кони борзые мчат
Из Почтамтской на Невский его.
Часу мщения рад… В беспорядке наряд,
И мутится в глазах у него.
Вот подходит к крыльцу, вот уж он на крыльце,
Вот в знакомый вбежал магазин,
Вытер пот на лице… Нет лица на купце:
Душу в пятки упрятал Смирдин.
«Я с тобою опять, друг почтеннейший мой!»
— «В добрый час, благородный барон!»
— «Ты в чести стал большой. Что, здоров Полевой?
Ну, скажи мне, что делает он?»
От вопроса Смирдин изменился лицом —
И ни слова. Ни слова и тот!
Что-то будет с купцом? Счет плохой с наглецом,
Он же кстати и счет подает.
Содрогнулся Смирдин, и в очах меркнет свет:
Счет ужасен! «Что будет со мной?
Дай один мне ответ: ты мне сбавишь иль нет?»
Но Брамбеус затряс головой.
«Беззаконную черти карают приязнь,
Нашей дружбе с тобою конец!
Ты изведал боязнь и ужасную казнь
Заслужил, вероломный купец!»
Он тяжелою шуйцей коснулся стола
И в минуту замок надломал,
Где наличность была — все десница взяла,
А Смирдин «караул!» закричал…
И в столе пустота роковая видна,
Счет ужасный лежит там один…
Прост наш голубчик! В том только вина.
И закрылся с тех пор магазин.
Есть в больнице «Скорбящих» недавний жилец:
Он дичится, на свет не глядит;
С ним ужасен конец; страшен он, как мертвец,
Он без умолку все говорит:
«Был богат, был богат, а теперь разорен!
На козла бы его да под кнут!
Не барон, не барон, не Брамбеус, а он —
Лишь мошенник, отъявленный плут!»
Есть на Невском проспекте огромнейший дом:
Громобоем хозяин живет.
Каждой ночью и днем зло пирует он в нем
И, вдобавок, журнал издает…
Сей счастливец богатый и пышный, — кто он?
Кто больницы «Скорбящих» жилец?
То поляк нечестивый — Брамбеус барон,
То Смирдин, наш известный купец!
(1 votes, average: 5,00 out of 5)