Пришли и видят — я брожу Средь иглистых чертополохов. И вот опять в стенах сижу. В очах — нет слез, в груди — нет
Стихотворения поэта Белый Андрей
Пока над мертвыми людьми Один ты не уснул, дотоле Цепями ржавыми греми Из башни каменной о воле. Да покрывается чело,- Твое чело, кровавым потом.
Веселый, искрометный лед. Но сердце — ледянистый слиток. Пусть вьюга белоцвет метет,- Взревет; и развернет свой свиток. Срывается: кипит сугроб, Пурговым кружевом клокочет, Пургой
Я помню — мне в дали холодной Твой ясный светил ореол, Когда ты дорогой свободной — Дорогой негаснущей шел. Былого восторга не стало. Все
Кладбищенский убогий сад И зеленеющие кочки. Над памятниками дрожат, Потрескивают огонечки. Над зарослями из дерев, Проплакавши колоколами, Храм яснится, оцепенев В ночь вырезанными крестами.
Солнце тонет. Ветер:- стонет, Веет, гонит Мглу. У околицы, Пробираясь к селу, Паренек вздыхает, молится На мглу. Паренек уходит во скитаньице; Белы-руки сложит на
Упорный маг, постигший числа И звезд магический узор. Ты — вот: над взором тьма нависла… Тяжелый, обожженный взор. Бегут года. Летят: планеты, Гонимые пустой
Заснувший дом. Один, во мгле Прошел с зажженною лучиною. На бледном, мертвенном челе Глухая скорбь легла морщиною. Поджег бумаги. Огонек Заползал синей, жгучей пчелкою.
Взор убегает вдаль весной: Лазоревые там высоты… Но «Критики» передо мной — Их кожаные переплеты… Вдали — иного бытия Звездоочитые убранства… И, вздрогнув, вспоминаю
О, пусть тревожно разум бродит И замирает сердце — пусть, Когда в очах моих восходит Философическая грусть. Сажусь за стол… И полдень жуткий, И
Все подсохло. И почки уж есть. Зацветут скоро ландыши, кашки. Вот плывут облачка, как барашки. Громче, громче весенняя весть. Я встревожен назойливым писком: Подоткнувшись,
Здравствуй, брат! За око око. Вспомни: кровь за кровь. Мы одни. Жилье далеко. Ей, не прекословь! Как над этой над лужайкой Кровь пролью твою…
Лежу в цветах онемелых, Пунцовых,- В гиацинтах розовых и лиловых, И белых. Без слов Вознес мой друг — Меж искристых блесток Парчи — Малиновый
Над рестораном сноп ракет Взвивается струею тонкой. Старик в отдельный кабинет Вон тащит за собой ребенка. Над лошадиною спиной Оголена, в кисейной пене,- Проносится
Гляжу из окна я вдоль окон: здесь — голос мне слышится пылкий, и вижу распущенный локон… Там вижу в окне я бутылки… В бутылках
А вода? Миг — ясна… Миг — круги, ряби: рыбка… Так и мысль!.. Вот — она… Но она — глубина, Заходившая зыбко.
Я фонарь Отдаю изнемогшему брату. Улыбаюсь в закатный янтарь, Собираю душистую мяту. Золотым огоньком Скорбный путь озаряю. За убогим столом С бедняком вечеряю. Вы
Я вышел из бедной могилы. Никто меня не встречал — Никто: только кустик хилый Облетевшей веткой кивал. Я сел на могильный камень… Куда мне
Луна двурога. Блестит ковыль. Бела дорога. Летает пыль. Летая, стая Ночных сычей — Рыдает в дали Пустых ночей. Темнеют жерди Сухих осин; Немеют тверди…
Твои очи, сестра, остеклели: Остеклели — глядят, не глядят. Слушай! Ели, ветвистые ели Непогодой студеной шумят. Что уставилась в дальнюю просинь Ты лицом, побелевшим,
Был праздник: из мглы неслись крики пьяниц. Домов огибая углы, бесшумно скользил оборванец. Зловещий и черный, таская короткую лесенку, забегал фонарщик проворный, мурлыча веселую
Ныряя в сумерек дубровный, Здесь суматошливые фавны Язык показывают свой. И бродит карла своенравный, Как гриб, напучась головой; С угрюмым горбуном Аммосом Дивуется перловым
Мои пальцы из рук твоих выпали. Ты уходишь — нахмурила брови. Посмотри, как березки рассыпали Листья красные дождиком крови. Осень бледная, осень холодная, Распростертая
Мне видишься опять — Язвительная,- ты… Но — не язвительна, а холодна: забыла Из немутительной, духовной глубины Спокойно смотришься во все, что прежде было.
Мелькают прохожие, санки… Идет обыватель из лавки, весь бритый, старинной осанки… Должно быть, военный в отставке. Калошей стучит по панели, мальчишкам мигает со смехом,
Мне снились: и море, и горы… Мне снились… Далекие хоры Созвездий Кружились В волне мировой… Порой метеоры Из высей катились, Беззвучно Развеявши пурпурный хвост
Свежеет. Час условный. С полей прошел народ. Вся в розовом поповна Идет на огород. В руке ромашек связка. Под шалью узел кос. Букетиками баска
Из родников проговорившей ночи В моем окне Нежданные, мерцающие очи Восходят мне. Блистает луч из звездной рукояти, Как резвый меч; Мой бедный ум к
Опять над нею залучился Сияньем свадебный венец. За нею в дрогах я тащился, Неуспокоенный мертвец. Сияла грешным метеором Ее святая красота. Из впадин ей
В лепестке лазурево-лилейном Мир чудесен. Все чудесно в фейном, вейном, змейном Мире песен. Мы — повисли, Как над пенной бездною ручей. Льются мысли Блесками
За мною грохочущий город Па склоне палящего дня. Уж ветер в расстегнутый ворот Прохладой целует меня. В пространство бежит — убегает Далекая лента шоссе.
Средь каменьев меня затерзали: Затерзали пророка полей. Я на кость — полевые скрижали — Проливаю цветочный елей. Облечен в лошадиную кожу, Песью челюсть воздев
I Сомненье, как луна, взошло опять, и помысл злой стоит, как тать,- осенней мглой. Над тополем, и в небе, и в воде горит кровавый
Рыдай, буревая стихия, В столбах громового огня! Россия, Россия, Россия,- Безумствуй, сжигая меня! В твои роковые разрухи, В глухие твои глубины,- Струят крылорукие духи
Куда ни глянет Ребенок в детстве, Кивая, встанет Прообраз бедствий. А кто-то, древний, Полночью душной Окрест в деревни Зарницы точит — Струей воздушной В
Неисчисляемы Орбиты серебряного прискорбия, Где праздномыслия Повисли — Тучи… Среди них — Тихо пою стих В неосязаемые угодия Ваших образов: Ваши молитвы — Малиновые
Ей, помчались! Кони бойко Бьют копытом в звонкий лед: Разукрашенная тройка Закружит и унесет. Солнце, над равниной кроясь, Зарумянится слегка. В крупных искрах блещет
«Поздно уж, милая, поздно… усни: это обман… Может быть, выпадут лучшие дни. Мы не увидим их… Поздно… усни… Это — обман». Ветер холодный призывно
Окрестность леденеет Туманным октябрем. Прокружится, провеет И ляжет под окном,- И вновь взметнуться хочет Большой кленовый лист. Депешами стрекочет В окне телеграфист. Служебный лист
Упал на землю солнца красный круг. И над землей, стремительно блистая, Приподнялась зеркальность золотая И в пятнах пепла тлела. Все вокруг вдруг стало: и
Со мной она — Она одна. В окнах весна. Свод неба синь. Облака летят. А в церквах звонят; «Дилинь динь-динь…» В черном лежу сюртуке,
Блестящие ходят персоны, повсюду фаянс и фарфор, расписаны нежно плафоны, музыка приветствует с хор. А в окнах для взора угодный, прилежно разбитый цветник. В
Точно взглядами, полными смысла, Просияли,- Мне ядом горя,- Просияли И тихо повисли Облаков златокарих края… И взогнят беспризорные выси Перелетным Болотным глазком; И —
Проходят толпы с фабрик прочь. Отхлынули в пустые дали. Над толпами знамена в ночь Кровавою волной взлетали. Мы ехали. Юна, свежа, Плеснула перьями красотка.
Кротко крадешься креповым трэном, Растянувшись, как дым, вдоль паркета; Снеговым, неживым манекеном, Вся в муар серебристый одета. Там народ мой — без крова; суровый
Жили-были я да он: Подружились с похорон. Приходил ко мне скелет Много зим и много лет. Костью крепок, сердцем прост — Обходили мы погост.
Все спит в молчанье гулком. За фонарем фонарь Над Мертвым переулком Колеблет свой янтарь. Лишь со свечою дама Покажется в окне: — И световая
Ты опять у окна, вся доверившись снам, появилась… Бирюза, бирюза заливает окрестность… Дорогая, луна — заревая слеза — где-то там в неизвестность скатилась. Беспечальных
Слепнут взоры: а джиорно Освещен двухсветный зал. Гость придворный непритворно Шепчет даме мадригал,- Контредансом, контредансом Завиваясь в «chinoise». Искры прыщут по фаянсам, По краям
Снега синей, снега туманней; Вновь освеженной дышим мы. Люблю деревню, вечер ранний И грусть серебряной зимы. Лицо изрежет ветер резкий, Прохлещет хладом в глубь