Шуршанье ящерок по солнечным камням, И плющ, как плащ, под сонным ветром чуть упрям. В осколках солнца мозаичные полы, В пилястрах розовых зеленовата тень,
Стихотворения поэта Бетаки Василий Павлович
Жалейте мокрые заборы, Чернеющие над снегами, Когда ветра в апрельском гаме Их мелким осыпают сором… Жалейте мокрые заборы — У них ведь лужи под
ЕРЕВАН: «Салаты-шпинаты, чеснок и киндза, Берите, чего пожелают глаза! Хватайте петрушку, укроп и рейхан: Баран без приправы — совсем не баран! Скорее открой мне
В желтом хаосе низкого дрока Между клумбами синих гортензий Бродит ветер морской, нетрезвый, И скрипят деревянные кресла. А какой-то — в рыбацкой шляпе, За
Дул оркестрик из семи бродяг Всею медью желтизны осенней В медь листвы, внизу, над желтой Сеной, Окунувшейся в прозрачный лак, — Город в трех
Десяток мостов теснится, Друг другом полузаслоненных, Чайки, голодные птицы, Летают над Сеной сонно, За мостами едва намечен Закат, как долька лимона, Жемчужный парижский вечер
1. Видно, все мы у Господа Бога Корабли, ушедшие в море, Где не вычерчена дорога И голос не тонет в хоре, Корабли, плывущие вольно
Когда всплывает Атлантида — Всплывают вздутые колонны, Потрескавшихся стен провалы, Зияют двери пустотой, И окна мертвые, чернея, Жрут водоросли и лилеи, И плиты набережных
Эти головы горгон — двулики, Алебарды вправо-влево смотрят, Не гадал, не думал Петр Великий, Что на Летний поналепят морды, Что заблудишься в сплошных величьях,
Крикливы птицы бретонских скал. Плывет гнилая доска. Отливу — песка таскать, не перетаскать, Отлив, прилив, бесконечность… Опять Прилив, отлив, тоска! Водоросли — волосы спящих
Спят хиппи у забора, в Курбевуа — конторы, На Монпарнасе тоже, наверно, кто-то спит… Не спят одни цыгане в дырявом балагане, И маленький козленок
…Ну а нас ведь просто слишком уж много, Пишущих и прочих. Вот и не нужна чужая тревога — Отсвет в облачных клочьях… Так на
1. Под эспланадой, где призрак разгуливал, Ловят на удочки камбалу. Пахнет сосной и тмином на улицах Датского берега тут на углу Швеции с Данией.
Ты сегодня не увидишь ничего, Кроме скучного и серого тумана, Чуть соленого и сонного тумана — И какое тебе дело до него? Да пускай
Рейн в зеленом ущелье Плещет о черный камень, Дымится закат в расщелинах Над белыми городками. Прямо перед глазами На виноградные склоны Лезут зубчатые замки,
1. У савойской кривой реки Мутный голос Куры. Пахнут каменным дворики От тбилисской жары. Базилик спорит с мятою, С беленою — полынь, Козьим сыром
…Только латынь колокольного голоса. День, кончаясь, прячется от всего, Один на один остаешься с городом Лицом к лицу — Никого. Так послезакатная, так пустая
За Труворовым городищем, За тяжким каменным крестом, Напрасно взгляд предела ищет, В плывущий уходя простор. И все — внизу: кусты и крыши, Журавль колодца
Мы дошли до края света. И гранитная часовня (Эта низкая часовня) — Над уклоном к морю… Нету Ничего, кроме часовни И травы у края
Над праздничным лесом, под солнцем осенним, Над Сиверской синью Скрипят флюгера на шатрах островерхих, А может быть, — ветви…? В лесах бестревожных Какой невозможный