Ветер, небо опрокинуть тужась, Исслюнявил мокрым поцелуем стекла. Плащ дождя срывая, синий ужас Рвет слепительно фонарь поблеклый. Телеграфных проволок все скрипки Об луну разбили
Стихотворения поэта Большаков Константин Аристархович
Иду сухой, как старинная алгебра, В гостиной осени, как молочный плафон, Блудливое солнце на палки бра, Не электричащих, надевает сиянье, треща в немой телефон.
Пил безнадежный чай. В окне струился Закатной киновари золотой Поток. А вечер близко наклонился, Шептался рядом с кем-то за стеной. Свеча померкла Ваших взглядов.
Л. Б. Огни портовой таверны, Бриллианты улыбок и ругань. В волосы звуков вечерних. Пыль вплетена. Сон запуган. Дремлют губами на ругани люди. Вечер, как
Ел. Ш. Загородного сада в липовой аллее Лунный луч, как мертвый, в кружеве листвы, И луна очерчивает, как опалы, млея, На печали вытканный абрис
Милостивые Государи, сердце разрежьте — Я не скажу ничего, Чтобы быть таким, как был прежде, Чтоб душа ходила в штатской одежде И, раздевшись, танцевала
Мои глаза преддверье летней ночи, В июле вечер, тюль из синевы. В них каждый миг становится короче, И в каждом миге дышите лишь Вы.
Я свой пиджак повесил на луну. По небу звезд струят мои подошвы, И след их окунулся в тишину. В тень резкую. Тогда шептали ложь
Трубами фабрик из угольной копоти На моих ресницах грусть черного бархата Взоры из злобы медленно штопает, В серое небо сердито харкая. Пьянеющий пар, прорывая
По тротуару сердца на тротуары улицы, В тюль томленья прошедшим вам Над сенью вечера, стихая над стихов амурницей, Серп — золоченым словам. Впетличив в
Смелый путь безумным только ведом, Тем, кто чужд безумной суете, Кто не ходит общим, мертвым следом И чужой не молится мечте. Нет, мечтой своею
Ю. А. Эгерту Вечер в ладони тебе отдаю я, безмолвное сердце. Шагом усталых трамвай на пылающий запад Гибкую шею дуги не возносит с печальным
Эсмерами, вердоми труверит весна, Лисилея полей элилой алиелит. Визизами визами снует тишина, Поцелуясь в тишенные вереллоэ трели, Аксимею, оксами зизам изо сна, Аксимею оксами
Осенней улицы всхлипы вы Сердцем ловили, сырость лаская. Фольгу окон кофейни Филиппова Блестит брызги асфальтом Тверская. Дымные взоры рекламы теребят. Ах, восторга не надо,
Воздух по-детски целуется На деревьях развешены слезы, Пробивают, как скорлупу яйца, Снег шаги. А в сердце заноза…. И Вы проходите и мимо проносите Мою
Ю. А. Эгерту Влюбленный юноша с порочно-нежным взором, Под смокингом легко развинченный брюнет, С холодным блеском глаз, с изысканным пробором. И с перекинутой пальто
Маме Кто-то нашептывал шелестом мук Целый вечер об израненном сыне, В струнах тугих и заломленных рук Небосвод колебался, бесшумный и синий. Октябрьских сумерек, заплаканных
Под небом кабаков, хрустальных скрипок в кубке Растет и движется невидимый туман, Берилловый ликер в оправе рюмок хрупких, Телесно розовый, раскрывшийся банан. Дыханье нежное
Ник. Терзи-Терзиеву Качели, качели печали, качели печали качали: «молчи», И в плаче печали качели качали, печали качели в ночи. Опрокинувшись в качке, Голова закружилась.
Юрию Александровичу Эгерту Посвящение I Нет здесь не Вам… и бархатный околыш. Тульи голубоватой желтый кант, и грустный взор, И тонких пальцев хруст, и
Юрию Юркуну Сберут осколки в шкатулки памяти, Дням пролетевшим склонять знамена И на заросшей буквами, истлевшей грамоте Напишут кровью имена Другим поверит суровый грохот
«Выпили! Выпили!,» — жалобно плачем ли Мы, в атласных одеждах фигуры карт? Это мы, как звезды, счастью маячили В слезящийся оттепелью Март, Это мы,
Стою один в раздумьи. Властно море Меня зовет в неведомую даль. Смотрю вперед с надеждою во взоре — Встает прибой — мне берега не
Вы носите любовь в изысканном флаконе, В граненом хрустале смеющейся души. В лазурных розах глаз улыбка сердца тонет. В лазурных розах глаз — бутоны
Взмоторить вверх, уснуть на пропеллере, Уснуть, сюда, сюда закинув голову, Сюда, сюда, где с серым на севере Слилось слепительно голубое олово. На шуме шмеля
Михаилу Кузмину Июльское солнце печет и нежится, Следя за суетой тревог, Как пыльным облаком беженцы Катятся лентой дорог. День разгорится и будет, будет Жечь
Вл. Маяковскому Вечер был ужасно громоздок, Едва помещался в уличном ридикюле, — Неслышный рыцарь в усталый воздух, Волос вечерних жужжащий улей, Отсечь секунды идет
Боре Нерадову Вечер заколачивает в уши праздник Тем, кто не хотел в глаза ему взглянуть, Потому что все души тоскующие дразнит Протянувшийся по небу
Владиславу Ходасевичу Словно тушью очерчены пальцы каналов, Ночь — суконная, серая гладь без конца, Здесь усталое сердце в тревогах устало, Соскользнула спокойно улыбка с
Вчера мы солнце хоронили. И в час, как к морю мы пришли, О чем-то волны говорили И зажигалися вдали. Кружась в веселой легкой пляске,
Звезды задумчиво роздали в воздухе Небрежные пальчики своих поцелуев, И ночь, как женщина, кидая роз духи, Улыбку запахивает шубой голубую. Кидаются экипажи на сумрак
A la memoire glorieuse de St. Mallarme Громоздкий пот на лысине где сосны Из града и дождей по бороде Журчащих рек где в ледяной
Восклицаньем светлых Ave Ты наполни храм Мадонны И к ее незримой славе Прикоснись мечтой влюбленной. Только помни: в белом храме Белым голосом молись ты.
Где люди молились когда-то И рыли умершим могилы, Там встали рядами солдаты Чужою холодною силой. И медленно трупы выходят В час ночи слепой и
В час, когда гаснет закат и к вечеру, Будто с мольбой протянуты руки дерев, Для меня расплескаться уж нечему В этом ручье нерасслышанных слов.