Я — Мать Сыра Земля! Я — гроб и колыбель! Поют мне песнь любви все голоса творенья — Гроза, и соловей, и море, и
Стихотворения поэта Бутурлин Петр Дмитриевич
Что сказал я тебе, сознаю я неясно. Неужели то было признанье в любви? Но слова не лились увлекательно-страстно И смотрел я без робости в
У порога белой хаты, В ароматной мгле ветвей, Заливается крылатый Бард украинских ночей. Нет луны, но звездным светом Ночь лазурна, ночь ясна. Спит земля.
Я видел грозный сон. Не знаю, где я был, Но в бледной темноте тонул я, словно в море; И вот, как ветра вой, как
Вчера с вечернею зарей, С последней, красной вспышкой света, В зловещих тучах над землей Печально умирало лето, И осень с бледною луной Взошла —
В лучах луны планеты побледнели, И много звезд исчезло, словно тая В сребристой синеве, и тишь ночная Была нема, как смерть живая кельи. Лишь
У моря поэтов, у моря богов, У светлого, южного моря Мне снятся метели и бледность снегов На русском широком просторе. Как черные лебеди, к
Посвящается В. Ю. фон Дрентельну Однажды, в городском саду, Над южной славною рекою, В каком-то сладостном чаду Бродил я медленной стопою. Не грезы светлые
Fior di ginestra. Dove с’e stato lo fuoco una volta, Qualche poco di cenere ci resta. Stornello umbro Средь мечтаний сокровенных, мимолетным привиденьем, Не
Сердце, о бедное сердце усталое, Что же ты рвешься, стремясь уповать? Или вернулося время удалое? Или в тебе еще сила страдать? Сердце, засни же!
Нет, жить еще ты не устала! Не умерла в тебе любовь, И то, что страстно проклинала, Поверь, молить ты будешь вновь. Так серый пепел,
Я — роза Сарона, я — ландыш долин! От башен Сидонских до Чермных пучин, От Нила до рек Ниневии далекой Нет краше меня между
Не верь, не верь толпе! Не умер Аполлон. Да! Старый мир погиб, и затопляет Лета Руины славные, где зову нет ответа; Пустынною скалой чернеет
Есть в жизни каждой тайная страница, И в каждом сердце скрыто привиденье, И даже праведник, как бы во тьме гробницы, Хранит в душе былое
Над степью высится гора-могила. С землею в ней опять слилось земное, И лишь в ее незыблемом покое Покой нашла измученная сила. Но песнь законы
Царю тринадцать лет. Он бледен, худ и слаб. Боится пушек, гроз, коней и домового, Но блещет взор, когда у сокола ручного Забьется горлица в
Луна сквозь туманы — бледней привиденья; Едва серебрится восточная даль; Созвездий дрожат на реке отраженья, Как жемчуг, упавший на тусклую сталь. Едва серебрится восточная
О, если бы во дни, когда был молод мир, Родился ты, Шенье, в стране богов рассвета, От Пинда синего до синего Тайгета Была бы
Оранжевый закат сиял, Но из пучины лиловатой Созвездий рой уж выступал. И над Украйною, — объятой Вечернею, пахучей мглой, — Как ангел добрых сновидений,
Весь мир, как смертью, сном объят, И слабой жизни трепетанье В своем недремлющем мерцанье Одни созвездия таят. На крыльях веры в эту даль, Где