Ожидание длилось, а проводы были недолги.
Пожелали друзья: «В добрый путь, чтобы все без помех».
И четыре страны предо мной расстелили дороги,
И четыре границы шлагбаумы подняли вверх.
Тени голых берез добровольно легли под колеса,
Залоснилось шоссе и штыком заострилось вдали.
Вечный смертник-комар разбивался у самого носа,
Превращая стекло лобовое в картину Дали.
Сколько смелых мазков на причудливом мертовм покрове,
Сколько серых мозгов и комарьих раздавленных плевр!
Вот взорвался один, до отвала напившийся крови,
Ярко-красным пятном завершая дорожный шедевр.
И сумбурные мысли, лениво стучавшие в темя,
Устремились в пробой — ну попробуй-ка останови!
И в машину ко мне постучало просительно время.
Я впустил это время, замешанное на крови.
И сейчас же в кабину глаза из бинтов заглянули
И спросили: «Куда ты? На запад? Вертайся назад!..»
Я ответить не смог: по обшивке царапнули пули.
Я услышал: «Ложись! Берегись! Проскочили! Бомбят!»
Этот первый налет оказался не так чтобы очень:
Схоронили кого-то, прикрыв его кипой газет,
Вышли чьи-то фигуры — назад, на шоссе — из обочин,
Как лет тридцать спустя, на машину мою поглазеть.
И исчезло шоссе — мой единственный верный фарватер.
Только — елей стволы без обрубленных минами крон.
Бестелесый поток обтекал не спеша радиатор.
Я за сутки пути не продвинулся ни на микрон.
Я уснул за рулем. Я давно разомлел до зевоты.
Ущипнуть себя за ухо или глаза протереть?
В кресле рядом с собой я увидел сержанта пехоты.
«Ишь, трофейная пакость, — сказал он, — удобно сидеть».
Мы поели с сержантом домашних котлет и редиски,
Он опять удивился: откуда такое в войну?
«Я, браток, — говорит, — восемь дней как позавтракал в Минске.
Ну, спасибо, езжай! будет время, опять загляну…»
Он ушел на Восток со своим поредевшим отрядом.
Снова мирное время в кабину вошло сквозь броню.
Это время глядело единственной женщиной рядом.
И она мне сказала: «Устал? Отдохни — я сменю».
Все в порядке, на месте, — мы едем к границе, нас двое.
Тридцать лет отделяет от только что виденных встреч.
Вот забегали щетки, отмыли стекло лобовое, —
Мы увидели знаки, что призваны предостеречь.
Кроме редких ухабов, ничто на войну не похоже.
Только лес молодой, да сквозь снова налипшую грязь
Два огромных штыка полоснули морозом по коже,
Остриями — по мирному — кверху, а не накренясь.
Здесь, на трассе прямой, мне, не знавшему пуль, показалось,
Что и я где-то здесь довоевывал невдалеке.
Потому для меня и шоссе, словно штык, заострялось,
И лохмотия свастик болтались на этом штыке.
(2 votes, average: 2,50 out of 5)