Схимница юная в саване черном, бледные руки слагая на грудь, с взором померкшим, поникшим, покорным. Ночь совершает свой траурный путь. Гаснут под взором ее,
Стихотворения поэта Эллис Лев Львович
М. Цветаевой Мать задремала в тени на скамейке, вьется на камне блестящая нить, видит малютка и тянется к змейке, хочет блестящую змейку схватить. Тихо
Он весь — прозрачное слиянье чистейшей влаги и сиянья, он жаждет выси, и до дна его печаль озарена. Над ним струя залепетала песнь без
Весна зовет. Высоко птица звенит оттаявшим крылом, и солнце в окна к нам стучится своим играющим перстом. Улыбки неба скорбь природы, но эта скорбь
При переводе «Цветов зла» Ш. Бодлера В пасмурно-мглистой дали небосклона, в бледной и пыльной пустыне небес, вдруг, оросив истомленное лоно, дождь возрастил экзотический лес.
На дерево влез мальчик с пальчик, а братья остались внизу, впервые увидел наш мальчик так близко небес бирюзу. Забыта им хижина деда, избушка без
Ее безумный крик извилистый и гибкий вдруг срезал серп смычка… Мне ветерок донес издалека твое дыханье, Ангел скрипки, и расцвела в твоей улыбке моя
Она умерла оттого, что закат был безумно красив, что мертвый пожар опрокинул в себе неподвижный залив и был так причудливо-странен вечерних огней перелив. Как
В сердце обожание, сердце в забытьи, надо мной дрожание Млечного Пути. Счастье возвращается: я — дитя! Ужель подо мной качается та же колыбель? Все,
Брачное ложе твое изо льда, неугасима лампада стыда. Скован с тобою он (плачь иль не плачь!), Раб твой покорный, твой нежный палач. Но, охраняя
И все мне кажется, что здесь я был когда-то, когда и как, увы, не знаю сам!.. Мне все знакомо здесь, и сладость аромата, и
Предстояла Матерь Божья, горько плача, у подножья пригвожденного Христа, и была пред Ней, смятенной и мечом насквозь пройденной, кровь святая пролита. Как печалилась, рыдая,
Из Ж. М. Эредиа На темной паперти, прекрасна и чиста, рукою щедрою, стыдливой, благородной ты сыплешь золото небес толпе народной и ослепляешь всех, как
Горестно носятся в далях просторных ветра глухие рыданья, странно размеренны криков дозорных чередованья. Полночь, и лагерь заснул перед боем, лагерь, от боя усталый; день
Баллада Солнце от взоров щитом заслоня, радостно рыцарь вскочил на коня. «Будь мне щитом, — он, молясь, произнес, — Ты, между рыцарей первый, Христос!