Ах, с судьбою мы вечно спорим, Надоели мне эти игры, Чередуется счастье с горем, Точно полосы на шкуре тигра. Серых глаз ворожба и тайна,
Стихотворения поэта Ивнев Рюрик
Как все пустынно! Пламенная медь. Тугих колоколов язвительное жало. Как мне хотелось бы внезапно умереть, Как Анненский у Царскосельского вокзала! И чтоб не видеть
Под свист, улюлюканье, адский хохот Белоснежных зубов и ртов озорных Пой, не боясь прослыть скоморохом, О самых первых чувствах своих. Пой о щенках с
Ты прожил жизнь. Чего еще ты хочешь? Ты не болел проказой и чумой И, спотыкаясь, средь полярной ночи Не брел в тоске с дорожною
Я надену колпак дурацкий И пойду колесить по Руси, Вдыхая запах кабацкий… Будет в поле дождь моросить. Будут ночи сырые, как баржи, Затерявшиеся на
Перелистай страницы жизни И вслух прочти одну из них. Что в них найдешь ты? Отзвук тризны Иль кровью напоенный стих? Иль на Камчатке берег
Еще до рожденья звездой путеводной Нам служат горячие гроздья любви На торжищах людных, в пустыне безводной, На дне подсознанья, в душе и в крови.
Твои глаза давно уже не снятся И никогда не будут сниться мне, Но буквы «Серпухов» все так же золотятся, Как в те года, на
Цветущие розы мне снились всю ночь В садах золотых Апшерона. Казалось мне, было все это точь-в-точь, Как в сказке, любовью рожденной. Надолго ли этот
Довольно! Довольно! Довольно Истошно кликушами выть! Весь твой я, клокочущий Смольный, С другими — постыдно мне быть. Пусть ветер холодный и резкий Ревет и
Я знаю: он несчастней всех, Хоть ловко носит тогу счастья. Его улыбка, голос, смех… На это он великий мастер, И потому, как чародей, Легко
Мне страшно. Я кидаю это слово В холодный дым сверкающей земли. Быть может, ты вливал мне в горло олово При Алексее или при Василии.
Вижу птиц синеющую стаю, Прорезающую облачные дали. Неужели чувства воскресают? Да они совсем не умирали. Снова краски вспыхнули, как пламя. Даже статуя могла б
Любовь моя — ты солнцем сожжена. Молчу и жду последнего удара. Сухие губы. Темная луна. И фонари проклятого бульвара. Нет ничего безумней и страшней
И все-таки сквозь дым фантасмагорий И сквозь туман космической земли Читаю я в твоем холодном взоре То, что прочесть другие не смогли. И позабыв
Словно кубики слова перебираю, Все они затерты и замызганы. Как назвать тебя и с кем сравнить — не знаю, Разве только с солнечными брызгами.
85-й годовщине со дня рождения Сергея Есенина посвящаю Есенина нет, но горячее сердце Забилось сильнее при думе о нем. Оно помогает мне снова согреться
Бювар старинный! Бабушка в Париже Тебя ласкала тайно от гостей. Ведь ты ей был всех самых близких ближе Походный сейф волнений и страстей. Амур
О, неужели все пойдет насмарку — И эта ночь, и эта тишина, И эти зеленеющие арки Листвы, в которых прячется луна? О, неужели все
Жизнь прошла. О! Боже! Боже! Боже! Кто бы мог ее остановить, Чтобы вспомнить пламенное ложе, Спутника бичующей любви? Чтобы вспомнить кудри золотые И другие,
Все повторяется на свете — Вагоны, облака, дымок. Я, трижды совершеннолетний, Дышу, как юноша, легко. Бурлит поток воспоминаний, И льются музыкою вновь Ручьи недопитых
Небо плыло тихо и спокойно. Падал снег, как сотни лет назад. Петербург, который Петр построил, Ныне назывался Петроград. Цифрою Семнадцать окрыленный, Вспоминаю с болью
Я шел по дорогам, изрытым годами, Дышал, задыхался и падал в крови. И с тою же силою, как при Адаме, Летели секунды, секунды любви.
Плыли горы в лиловом тумане, Мы в Коджорах встречали зарю. Вы сказали: я из Гурджани И по-русски не говорю. Разве нужен язык аромату? Разве
Был хмурый день. Мы ехали в тумане, Дрожали стекла, плача и звеня. Любить тебя душа не перестанет, Но Серпухов не радует меня. В холодный
Приходит старость. С ней не так легко Нам справиться, и мы уже не дети. И наша юность где-то далеко, Как будто даже на другой
Я Вам протягиваю руку Не для пожатья невозможного, А для того, чтоб дальним внукам Донесся голос мой тревожный. Пронзая взглядом пласт столетий Я сам,
Веселитесь! Звените бокалом вина! Пропивайте и жгите мильоны. Хорошо веселиться… И жизнь не видна, И не слышны проклятья и стоны! Веселитесь! Забудьте про все.
Глаза засыпаны песком — Могу ли ветер осудить за это? Бывают странности. Понять их нелегко — Не осуди, не обесславь поэта. Да не растопчет
Слова — ведь это груз в пути, Мешок тяжелый, мясо с кровью. О, если бы я мог найти Таинственные междусловья. Порой мне кажется, что
Казалось мне, что все слова истерты, Что свежих слов мне не найти родник, Но взгляд один — и воскресает мертвый, И оживает скованный язык.
С каждым часом все ниже и ниже Опускаюсь, падаю я. Вот стою я, как клоун рыжий, Изнемогающий от битья. Захвачу я платочек рваный, Заверну
Черного барашка на базаре Мальчик равнодушно продает; А вокруг — в разгуле и угаре Суетится праздничный народ. Где-то видел кудри я такие. Иль о
Наедине с природой, независимо От всех философических препон, Магический я слышу перезвон Высоких сосен и деревьев лиственных. Я и природа. Никаких посредников! И хоть
Опускаются веки, как шторы, Одному остаться позволь. Есть какой-то предел, за которым Не страшна никакая боль. И душа не трепещет, не бьется, И глядит
Не о любви прошу тебя я, Не о безумстве в поздний час. Пусть пламя света, догорая, Нас озарит в последний раз. Огонь живительный и
С годами ярче давних дней кипенье И синева единственных очей. Черемухи и яблони цветенье, И первый вздох, и первое волненье, И звездный полог всех
Я повинен пред тобой, Любовь! Но скажи, Вселенная, как быть И какой ценой угомонить Буйную, неистовую кровь? Эту кровь голландских моряков, Признававших только страсть
Пока твоих страстей еще не охладили Потока времени прохладные струи, Запечатлей для тех, кто в жизнь едва вступили, Душевные волнения твои. Поведай молодости о
Пройдя сквозь пламя испытания, Сквозь штормы ледяных морей, Они спешат под ликованье На всенародное свиданье, Завоевав себе названье Арктических богатырей. Пятнадцать их — недавно
На кисть художника я променял бы лиру, Чтоб Вас запечатлеть хотя б единый раз И передать, как дар векам, потомству, миру — Цвет Вашего
Как жаль мне тех, кто не жил никогда В глухих провинциальных городах, Кто не дышал нетронутой травою, Припав к земле кудрявой головою; Кто не
Я писем ждал, но странное молчанье Меня не удивило. Жизнь есть жизнь, Я принимаю новое страданье Без горьких жалоб и без укоризн. Пусть ласточка
Смотрю на дымку сизого заката, На очертанья неподвижных гор, И все, что волновало грудь когда-то, Вдруг встало предо мной, туманя взор. Я знаю —
Склонись, склонись мятежной головою, Остановись на берегу реки, Здесь прах лежит безвестного героя, Что пал в бою от вражеской руки. Кругом поля и небо
Я пью тебя, пленительная жизнь, Глазами, сердцем, вздохами и кожей. Казалось бы, что все — одно и то же, Как совершенно точный механизм. Но
Не степной набег Батыя, Не анчара терпкий яд — Мне страшны слова простые: «Нет мне дела до тебя». Не убийца, злу послушный, Не кровавых
Все забыть — и прошлые года, И тот мир, который был безбрежным, Я тебя не видел никогда Вот таким особенным и нежным. Что душе
Только дунь, и его не стало. Но зачем на него мне дуть? Это может смертельно ранить Самого меня прямо в грудь. Потому, как резвящийся
Я смотрю на клубы пара, Детство в памяти храня, Баладжары, Баладжары Уплывают от меня. Как давно я с вами не был, Только мимо проезжал.