Что слышу? Пнин уже во гробе! Уста его навек умолкли, Которы мудростью пленяли! Навеки Сердце охладело, Которое добром дышало! Навек рука оцепенела, Котора истину
Стихотворения поэта Измайлов Александр Ефимович
Поставили на улице фонарь — И уняли ночного вора. Плут секретарь Остерегается прямого прокурора. То ль дело воровать впотьмах? То ль дело командир, который
Приятель у меня старик проказник был; Богатый человек, почти и не служил — Отставлен с крестиком. В Москве он мало жил, А более в
И умному всего предвидеть невозможно; Но ежели придет беда, То в случае таком ума терять не должно: С умом и от беды спасешься иногда.
Я хочу, чтоб смерть застала С трубкою меня в руках; Чтоб в то время предо мною Пунш на столике стоял; Чтоб Милена на коленях
«Кулик велик! Кулик Велик! Кулик велик!» Так хрюкала в лесу Свинья, или Веприца, Большая мастерица И врать И жрать. — «Да полно же тебе!
Гулял с женою муж в саду, И, на беду, Пред ними птичка пролетела И на рябину села. «Смотри, смотри, жена: вон Чиж!» — «Не
Стояла лестница однажды у стены. Хотя ступени все между собой равны, Но верхняя ступень пред нижними гордилась. Шел мимо человек, на лестницу взглянул, Схватил
Султанка старый занемог, Султанка слег в постелю; Лежит он день, лежит неделю, Никто из медиков Султанке не помог, Час от часу лишь только хуже:
В лесу Соловушко зарей вечерней пел, А Филин на сосне нахмуряся сидел И укал что в нем было мочи, Как часовой средь ночн. «Пожалуй,
На лире порвалась струна; Обыкновенная была она. Вот навязали вмиг другую, Однако не простую, А золотую! И лира начала блистать. Но стали как на
Кащей не в шутку захворал, Пять дней уж с сундука не сходит; Не ест, не пьет и глаз почти не сводит; Пришло невмочь, за
Макарьевна уху сварила: Десятка три ершей, Налимов двух и двух лещей, Со стерлядью большой в кастрюлю положила, Да лучку, корешков — и соли не
Беда некстати разболтаться! В какой-то дом пришла Служанка наниматься. — «Скажи мне, душенька, где прежде ты жила? Что делала? ..» — «Жила-с я у
О чудо естества! о страх! Гора, гора в родах! Стонает, силится и огнь и пламя мещет! Кипит пучина вод, дрожит столетний лес! Вселенна целая
Павлушка медный лоб — приличное прозванье!- Имел ко лжи большое дарованье; Мне кажется, еще он в колыбели лгал! Когда же с барином в Париже
Шли два Осла дорогою одной И рассуждали меж собой О политических и о других предметах (Они уж оба были в летах). «Что, братец? —
Однажды — кто б поверить мог? — К Царю в его чертог Вошла вдруг Истина нагая! Царь в гневе закричал: «Бесстыдница какая! Как смела
Посвящается А. Я. Н. Вы любите кота? Любите: он ведь сирота, Малюткой вам еще достался; Кто подарил его, тот с жизнию расстался. Отличен всем
«Смотри-ка, брат Антон!- Соседу говорит крестьянин Агафон; А сам весь побледнел и так, как лист, трясется. — Смотри-ка, туча к нам несется!» — «Так
«Что это за житье? Терпенья, право, нет!» (Так Лиза, девушка четырнадцати лет, Сама с собою говорила.) «Все хочет маменька, чтоб я училась, шила, Не
«Ну, матушка! О, дьявол! Стала!» (Филат так кляче говорил В лесу, где дров он пропасть нарубил И воз престрашный навалил.) «И с места не
Брылан, задорный беглый пес, С большой Свиньей схватился, Возился с ней в грязи, возился, Свиною кровью обагрился, Всю Свинью искусал, прогнал и… поднял нос.
Когда б я был богат, я все бы спал да ел, Еще бы пил — и так бы растолстел, Чтоб скоро с Пробтером сравнялся.
Был здесь давно один мерзавец Гордюшка, плут-книгопродавец. По честности и по уму Вином бы торговать ему В какой-нибудь корчме, и то не христианской —
Щегленок дикий залетел На дачу знатного, большого господина; В саду, средь цветника, на куст серены сел, На все с вниманием вокруг себя смотрел И
«Не знаю, как отмстить мне моему злодею, Зоилу-демону?» — «Изволь, от всей души Подам тебе совет: под притчею своею Его ты имя напиши».
Бездушин прежде пил, играл, И женщин и мужчин, как дьявол, соблазнял; Ни чести, ни родства, ни Бога он не знал; Но вдруг потом переменился:
По жердочке чрез ров шла чопорно Коза, Навстречу ей другая. — «Ах, дерзкая какая! Где у тебя глаза? Не видишь разве ты, что пред
«Ветрана по уши в тебя, брат, влюблена; Женись-ка ты на ней: богата ведь она, Пять сот душ…» — «Разве я взбесился?» — «А что?
«Послушай, маменька мой друг, — Супруге говорит супруг. — Ванюшка давиче мне в ноги повалился…» — «Что, верно, пьян вчера напился? Ну, папенька, прости
Бедняк, которому наскучило поститься И нужду крайнюю всегда во всем терпеть, Задумал удавиться. От голода еще ведь хуже умереть! Избушку ветхую, пустую Для места
«Куда как я ужасно похудела! — Наседка хвастала перед сестрой своей. — Подумать: двадцать дней На яйцах сидела, — Все время не пила, не
В мучном амбаре Кот такой удалый был, Что менее недели Мышей до сотни задавил; Десяток или два кой-как уж уцелели И спрятались в норах.
Шли два прохожие по берегу морскому И видят — устрица большая на песке Лежит от них невдалеке. «Смотри, вон устрица!» — сказал один другому,
Где холодно, цветы все худо там растут. Лишь выходишь, они показываться станут, То солнечные им лучи потребны тут, Но вместо солнца дождь, снег, град
Не бойся, говорят, суда, А бойся вот судьи. И то беда: Как секретарь доложит, Так и судья плохой положит. Напорют целую тетрадь, Пропишут, спутают,
Волк костью как-то подавился. Не мудрено: всегда есть торопился; Кость стала в горле у него. Прожора захрипел, стеснилось в нем дыханье, Ну, словом, смерть
Пьянюшкин, отставной квартальный, Советник титулярный, Исправно насандалив нос, В худой шинелишке, зимой, в большой мороз, По улице шел утром и шатался. Навстречу кум ему,
Попа пред казнию Разбойник попросил. Приходит поп. Ему тот в ноги повалился И прослезился: «Простит ли Бог меня?» — он у него спросил. «Покаяться
«Позволь сказать тебе, сестрица: ты чудна, — Так Горлица одна Малиновке-певице говорила,- Ты никого еще в лесу не полюбила. Что ты монахиней живешь И
Сад Таврический прекрасный, Как люблю в тебе я быть, Хоть тоски моей ужасной И не можешь истребить. Только лишь одной природы Ты имеешь красоты,
Мать Приятную тебе скажу я, друг мой, весть. Дочь Скажите, маменька. Мать Жених тебе уж есть: Отец поговорить об нем велел с тобою. Дочь
Не знаю точно кто, а проповедник славный, Платон, Леванда ли иль кто-то, с ними равный, Однажды в пост великий говорил О милостыне поученье И
О ужас! О досада! Гомера перевел безграмотный Глупон! От лошади погиб несчастный Илион, А от осла погибла «Илиада».
«Я видел вас вчера в трагедии моей. Вам нравится она?» — «Нимало». — «А что ж вы плакали?» — «Сказать ли? Жаль мне стало,
Приехал в Ярославль валдайский дворянин, Пригожий очень господин, Красавец: волосы имел он золотые, Природой в кудри завитые, И ими так, как Феб, сиял, Лишь
Великий это Аруэт, Историк, философ, поэт. Его глупцы критиковали, Его монахи проклинали, Его монархи почитали, Которых почитал весь свет, Его несчастные любили, прославляли. Мир