Ах, что я надумал,
ах, что я наделал:
назвал я девчонку
березкою белой.
Назвал я девчонку
духмяной калиной.
Да так и уехал —
не думал, а кинул.
Военные ветры
над миром гремели.
Ушел я под пули
в солдатской шинели.
То брел я степями,
то вязнул в болотах,
то мчался на танке
с морскою пехотой.
Но, видно, я все же
родился в рубашке,
и смерть не случайно
имела промашку.
Дополз я сапером
до сердца Европы.
И выжил, и вылез
на свет из окопа.
И пешим добрался
до отчего крова.
Гляжу и не верю:
да это ль Диброва?
Лишь пепел да песня
про черные брови.
Про черные брови,
про карие очи,
что плачут поныне
не первые ночи.
Стою у развалин
чужой, онемелый.
Любил я девчонку
с косичкою белой.
Жива ли? Здорова?
Душой ли согрета?..
Да кто мне, солдату,
расскажет про это?
Не эта ли песня,
что жжет и тревожит,
что с горем-бедою
расстаться не может?
Ни ветер, ни птицы,
ни раны Полесья…
И сердце готово
взорваться от песни.
(2 votes, average: 3,00 out of 5)