Я к ночным облакам за окном присмотрюсь, Отодвинув тяжелую штору. Был я счастлив — и смерти боялся. Боюсь И сейчас, но не так, как
Стихотворения поэта Кушнер Александр Семенович
Ни царств, ушедших в сумрак, Ни одного царя,- Ассирия!- рисунок Один запомнил я. Там злые ассирийцы При копьях и щитах Плывут вдоль всей страницы
В начале пригородной ветки Обрыв платформы под овраг, И там на проволочной сетке: «Воздухоплавательный парк». Названье плавно и крылато. Как ветрено и пусто тут!
Слово «нервный» сравнительно поздно Появилось у нас в словаре У некрасовской музы нервозной В петербургском промозглом дворе. Даже лошадь нервически скоро В его желчном
Я смотр назначаю вещам и понятьям, Друзьям и подругам, их лицам и платьям, Ладонь прижимая к глазам, Плащу, и перчаткам, и шляпе в передней,
В тот год я жил дурными новостями, Бедой своей, и болью, и виною. Сухими, воспаленными глазами Смотрел на мир, мерцавший предо мною. И мальчик
Кто тише старика, Попавшего в больницу, В окно издалека Глядящего на птицу? Кусты ему видны, Прижатые к киоску. Висят на нем штаны Больничные в
Под сквозными небесами, Над пустой Невой-рекой Я иду с двумя носами И расплывчатой щекой. Городской обычный житель. То, фотограф, твой успеx. Ты заснял меня,
Четко вижу двенадцатый век. Два-три моря да несколько рек. Крикнешь здесь — там услышат твой голос. Так что ласточки в клюве могли Занести, обогнав
Вода в графине — чудо из чудес, Прозрачный шар, задержанный в паденье! Откуда он? Как очутился здесь, На столике, в огромном учрежденье? Какие предрассветные
То, что мы зовем душой, Что, как облако, воздушно И блестит во тьме ночной Своенравно, непослушно Или вдруг, как самолет, Тоньше колющей булавки, Корректирует
Одну минуточку, я что хотел спросить: Легко ли Гофману три имени носить? О, горевать и уставать за трех людей Тому, кто Эрнст, и Теодор,
О слава, ты так же прошла за дождями, Как западный фильм, не увиденный нами, Как в парк повернувший последний трамвай,- Уже и не надо.
Когда тот польский педагог, В последний час не бросив сирот, Шел в ад с детьми и новый Ирод Торжествовать злодейство мог, Где был любимый
Два лепета, быть может бормотанья, Подслушал я, проснувшись, два дыханья. Тяжелый куст под окнами дрожал, И мальчик мой, раскрыв глаза, лежал. Шли капли мимо,
Бледнеют закаты, пустеют сады от невской прохлады, от яркой воды. Как будто бы где-то оставили дверь открытой — и это сказалось теперь. И чувствуем
На рассвете тих и странен Городской ночной дозор. Хорошо! Никто не ранен. И служебный близок двор. Голубые тени башен. Тяжесть ружей на плече. Город
По сравненью с приметами зим Где-нибудь в октябре, ноябре, Что заметны, как детский нажим На письме, как мороз на заре, Вы, приметы бессмертья души,
Кто-то плачет всю ночь. Кто-то плачет у нас за стеною. Я и рад бы помочь — Не пошлет тот, кто плачет, за мною. Вот
Какое счастье, благодать Ложиться, укрываться, С тобою рядом засыпать, С тобою просыпаться! Пока мы спали, ты и я, В саду листва шумела И неба