Иду я по рощам зеленым, иду я по сжатым полям. Привет мой березам и кленам, поклон голубым зеленям. Иду я под солнечным светом, иду
Стихотворения поэта Лозневой Александр Никитич
Она зародилась на Буге с утра, чтоб в сердце нацелиться, в бицепсы впиться. Ненавистна, крута, остра, и брызнула кровью в лицо летописца. Художник, не
Мы в лесу грибы искали, в чащу забрели. Шампиньонов не видали, белых не нашли. Но зато в траве искристый видели цветок. А еще веселый,
Вот беда — подступили года. Плешь уже, борода. И уже — ни туда, ни сюда.
На посту притих тревожный тополь, штык макушки в небо занеся. Вот сейчас в огонь под Севастополь уплывут мои последние друзья. Вот сейчас корабль, готовый
Галине Зельской Снятся всем автомобили — нет житья без «Жигулей». Ну, а дед купил кобылу: конь в хозяйстве — поважней! Огород вспахать, посеять, привезти
В эту зимнюю стужу и заметь ничего не видать из окна. Ненаглядная, добрая мама, как ты там, на деревне, одна? Плачет вьюга над ветхою
Одну стакашку опрокинув, он этаким становится павлином. Движенья плавны, величавы, и весь он полон прихоти и славы. А если две? О, нет, не пьяный,
Встает из глубин океанских рассвет. И гребень волны в жемчуга разодет. На горных вершинах блеснули снега. Открылись в алмазных камнях берега. И кайры, проснувшись,
А потом все реже отвечал он, а потом — молчание в ответ. И осталась мама со своей печалью в тихом доме, где его портрет.
Твое письмо из Хохломы прочту друзьям своим. Уже давно в огонь войны никто не пишет им. Прочту — пускай назавтра в бой идут —
Романс Думал, встречу такой же красивой, а встретил — поблеклой, седой. Незабудки — глаза твои синие отцвели в суматохе людской. На опавшие щеки не
Белгород. Белый город. Я и сам побелел, я седой, как твои эти древние горы, что уходят гряда за грядой. Я с улыбкой к тебе
Тихо плещет море, в небе синева. В тишине бульваров шепчется листва. Ленты и тельняшки, парус рыбака… Будто на побывку я издалека. Здравствуй, Куниковка, мирная
Еще нам снятся дальние дороги, гром новостроек и степная тишь. А среди нас уже не видно многих, и к ним в окно уже не
Барханы, да ветер, да небо вокруг. Здесь даже былинку заметишь не вдруг. На тысячи верст ни ручья, ни жилья. А все ж не чужая
Заурчала машина, завыла: нам и горе теперь — не беда! Только слышно, как пенится мыло, да клокочет внутри беспокойно вода. Отдохни, Родионовна, сядь, посиди,
По снежным равнинам, по скатам за взводом проносится взвод. На запад стремится Доватор — лишь черная бурка вразлет. Лишь ветер вдогонку по следу бросает
Случай на границе Дед выходит из ворот, чинно по лугу идет. Глядь, у речки над водой человечек с бородой. Тихий, скромный, будто свой. С
Я говорю тебе: пока! Нам встретиться едва ли приведется. Но ты забудь, что дружба так легка, что узел дружбы скоро оборвется. С годами крепче
От голода матери нас проводили сюда, на Урал, оторвав от земли. Мы бревна ворочали, камни дробили, в лаптях из деревни в индустрию шли. С
Зияли дула, надвигались танки на наши огневые рубежи. Дымились танков черные останки в полегшей курской нашей русской ржи. Тогда, в боях под Обоянью, я
В далеком детстве промелькнула ты, прошла в тумане сновиденья. Живут во мне твои черты, как вечный образ вдохновенья.
Ветка клонится к ветке, листья — друг к другу; корни тянутся к влаге, к солнцу — росток упругий; реки стремятся к морю; тучи —
В нашей школе вальсы, вальсы. На душе весна. Эту ночь, наверно, в танцах проведем без сна. И поют, и плачут скрипки в этот поздний
Невысоко, недалеко ходит прямо, ходит боком самолет над головой. Может, там с душой крылатой ходит парень молодой. Интересный, неженатый и, наверное, герой! У телятницы
В далекие мои шестнадцать лет меня Вы, знаю, не любили. Я был в обноски дедовы одет, а Вы в сафьянных туфельках франтили. Вы в
Машенька с солдатом нежно расставалась, на заре, на ранней зорьке целовалась. Присылай, просила, письма и открытки, намечала встречу у резной калитки. А еще в
Стою и любуюсь тобою, твоей беспокойной волной. И дымкой твоей голубою, что тает, летя надо мной. Скажи мне, седой и красивый, где славу такую
Что будет завтра, через тыщу лет… И нет конца, и края мыслям нет. Иду и вижу рог луны, и свет родившейся Венеры. И мысли
Шебекино, Шебекино, районный городок. Запомнился навеки мне твой заводской гудок. Мелодия басовая, ты в жизнь меня ввела. И к делу приспособила, рабочим назвала. Свою
Стою забытой, неприкаянной, все утекло, как снег, растаяло. И нелегко, и больно вспоминать, как он сумел улыбочкой лукавою меня, девчоночку, околдовать. Припев: Иду по
Романс Падают на землю, как монеты, листья пожелтевшие опять. Старости извечные приметы — долг, который надо отдавать. Жизнь… Она уходит и приходит, ни о
За сентябрем прошел октябрь, уже ржавеют листья кленов, а ты открытку мне хотя б, как полагается влюбленным. Я вновь те письма старые прочел, что
Уходят ветераны под оркестр, как на войну когда-то уходили. Уходят в тишину, где тьма окрест, где клены под спокойствием небес невольно головы склонили. Уходят
Вдали от России солдаты лежат: не встать им уже, не проснуться. Чужие деревья над ними шумят… А дома их ждут — не дождутся. Припев:
Светлеет за лесом полоска зари, подъем протрубили горнисты. Еще не проснулись в селе косари, а в лагере встали танкисты. Припев: Высокое небо, пути широки,
Романс Ты пела тогда на подмостках в саду. Сидел и мечтал я в последнем ряду. Хотел разгадать я по тайнам примет: Гизела, ты любишь
Смотрят люди на шоссе, отворачиваются все. Кто же там, на мостовой? Мурик вышел из пивной. Макинтош и брюки клеш, черевички-башмачки — не подмажешь, не
Он к ней в соседний сельсовет ходил за восемь верст. Избил две пары сандалет и воз цветов отнес. С весны все думал лишь о
Я капризною росла, ой, как хорохорилась. А вышла замуж за Петра, сразу успокоилась. Стала тихой, как трава: не волнуйся, суженный. Тебе я тройню родила,
День военный еще не погас, а в тылу, на Урале — ночь. У тебя на руках в этот час дремлет девочка, наша дочь. И,
Над холодным мрамором плит негасимый огонь горит. Спят бойцы, партизаны спят, только старые липы шумят. Я стою в тишине у огня, и война будто
Солдаты, окопные други мои, далеко за нами родная земля, за нами славянские реки легли, омытые потом и кровью поля. Нас матери помнят, уставшие ждать.
В саду оркестр, кружатся пары, аллеи в зелени, в цвету. И я иду по стежке старой, тропинкой юности бреду. Как много жизни отлетело, сгорело
Поет за морем побывавший соловей. Поет скворец и воробей поет. И всяк по-своему амурами живет. Кукушка вдруг присядет на суку, и тоже про любовь:
Убийца, стой! Не убежишь назад! Ты здесь казнил, тебе не знать возврата. Грозой возмездия орудия гремят… Ни слез, ни жалости не надо! Так повелось,
На месте стройки завода и города не было ни единого деревца. Первостроители воздвигли аллею из железных пальм, — и это стало их местом отдыха.
Еще, лучом не тронуты, лежат снега завалами. Еще метель над городом, морозы небывалые. А нам с тобою чудится — в садах цветут акации. Идем,
Смотрю на фотокарточку твою и думаю о горестях разлуки. Опять стою у жизни на краю и принимаю все земные муки. Блаженная мне снится сторона: