Когда начинался наш город под древним холмом Айдерлы, не росли под окном осокори, не шумели над нами боры. А нам бы хотелось от зноя
Стихотворения поэта Лозневой Александр Никитич
Не все современное вечно, но то, что вечно — всегда современно. Уймите музыку, но, чур — не ту, от коей умиляются и плачут. А
Романс Я так давно оставил дом, что все забыть пора б. Как день, забытый мной потом, когда ушел корабль. Но позабыть никак не мог
Ждал ответа, ждал привета — не прочел, не получил. Отлетает лето. Где-то в копнах перепел кричит. Прохожу пустынным лугом, тает ночь, а мне не
— Отчего ты, папа, без волос остался? — Я учился много, ума набирался. Посмотрел на папу любопытный Коля. — Ты же говорил мне —
Юнцом испытал я все страхи войны, что были, как многим, и мне суждены. И всюду, в чужом, неуютном краю, я видел деревню и хату
Не помахала мне рукою оттуда, с дамбы, свысока. Внизу стоял я над рекою и вслед смотрел издалека. Не оглянулась, не вернулась, ушла в полуденную
Вечным снегом окутаны взгорья, здесь кончается наша земля. Предо мною Чукотское море, а за мною держава моя. Я шагаю у скал молчаливо, я солдатскую
Вечернею стежкой-дорожкой иду, где уснули кусты. Где любушке в синих горошках дарил я недавно цветы. Припев: Земля в сиянье месяца, а мы не можем
Прощай, наше Черное море, в глубинной тиши корабли. Большое матросское горе впервые мы все обрели. Но знайте, орлы-черноморцы, еще умирать не пора. На сушу,
Романс Так пускай же в мире солнечном все течет и все меняется. Наплывают тучи в полночи, льют дожди, как полагается. Реки пусть своими руслами
Не петь нам, солдатам, в походе нельзя. Без песни в строю, что в бою без оружья. Припев: Ах, песенка походная, подруга наша ротная. Нам
Тебе тогда цыганка нагадала, наворожила, дерзкая, она. Чтоб тихая душа моя страдала, тобой, лукавой девочкой, полна. Но вряд ли помогла она! Ты ведь сама
Бегут подо мною колеса вагона. Стучат и ворчат, устремляясь вперед. И за руки взявшись, в наряде зеленом за насыпью ельник ведет хоровод. Смотрю я
Полтора-два миллиона крестьян были репрессированы за колоски Будто вновь на побывку иду: каланча в синеве и знакомая с детства звонница. И на солнце пригрелась
Романс Вернулся я снова в деревню свою, под старой ветвистой березой стою. Стою и смотрю на чужое окно, и, кажется, вновь распахнется оно. И
Кто тебя, черемуха, обидел, сарафан твой белый разорвал? Кто красу твою возненавидел, белы руки-ветви обломал? Нет, не волчьи нравы, не лисичьи, не орлиный это
Норд-ост, нарастая, заходит в леса. Леса завывают на все голоса. Да что ему, злому, до чьей-то судьбы, он шумно срывает с деревьев чубы. Он
Пурга отшумела — ей, видно, невмочь. И в белом безмолвии круглая ночь. И я на тропинке, я — зренье и слух. Скалистые горы притихли
Проторил дорожку парень к моему окошку. Хоть бы крепко полюбила, а то лишь немножко. Да и как его полюбишь, тихого такого. Все стоит, на
Я ее такую встретил на катке. Руки, словно крылья, на крутом витке. А в глазах живая плещет бирюза. Лишь одно ей слово я хотел
Были первые палатки и землянки под горой. Все уплыло без оглядки, стало милой стариной. Где орел кружил над степью, да кипел палящий зной, за
Весна приоткрыла лесные дорожки, рассыпала в поле цветы. Звенят на березках сережки, и мимо любви не пройти. Припев: Весна, весна, шумит сосна, и даль
У топкого берега Вислы в разгаре весенней поры немецкие пули изгрызли эмаль тополиной коры. Случайно не тронули немцы в саду, где рубили и жгли,
Дочери Светлане Спи, моя доченька, темная ноченька снами твой дом обвила. Спи, моя кроха, моя несмыслеха; в мире и холод, и мгла. Стоят, онемели
Бывал и я в Бахчисарае и видел, как фонтан слезами капал. И почему-то, сам не знаю, стоял на месте Пушкина и… плакал.
Если всадник падает духом, его конь устает скакать. Я считал тебя верным другом, как теперь мне тебя назвать? Я надеялся, как на брата, как
В сгоревшей дотла Боровухе меня медсестра подняла. Была она песней и другом, и матерью будто была. В бинты пеленая, корила, велела не ныть и
Я был худым и босоногим, а ты меня вскормила, сберегла. По сходням лет, по тропкам, по дорогам, сквозь бури и невзгоды провела. Ты наградила
Расскажи, поведай, Тускарь, сколько их легло под Курском? Сколько там осталось наших, сколько живших, сколько павших? Глухо бьется в берег Тускарь, слез полна горючих
Над водою камышинка тонкая стоит. Словно дремлет камышинка, словно тихо спит. Что ты, тонкая, склонилась, что ты не шумишь? Может, знаешь, что случилось, знаешь
Мы Курской дугой этот выступ назвали, и не было в мире подобной дуги. Под этой дугой бубенцы не играли, солдаты на этой дуге умирали,
Идя с боями на край света, мы вспоминали юный город свой. Зеленый, шумный, славою пригретый, пропахший гарью заводской. Великой мощью называли, творцом брони военных
Недалеко и неблизко, в энский, стало быть, район ехал наш артиллерийский запасной дивизион. И дымится, и клубится, и такая тут жара… — Дай, девчоночка,
Недавно еще говорила, просила: зайди, загляни. А нынче все ставни закрыла и все погасила огни. И я, молчаливый и строгий, стоптав под окошком траву,
О, Русь моя, великая держава, враги тебя пытались разорить. Забыть и подвиги твои, и славу, и древнее названье заменить. Припев: Стоять и умирать нам
Ночью в поле скачет заяц, в зиму — первый он страдалец. Он голодный и бездомный, и ни с кем тут не знакомый. Размечтался, полон
Есть в городе трудная служба, где парни ночами не спят. Где первое слово — оружие, как там, на войне, у солдат. Бойцы милицейской закалки
Мы счастья порой не находим в краю, где с рожденья живем, и, бросив Россию, уходим, куда-то летим и плывем. Чего-то настойчиво ищем, каких-то утех
Расстались мы без грусти и печали. Нас разные умчали поезда. Нас волны океанские качали и с ног сбивали иногда. Где ж ты теперь? Торопишься
Романс Я увидел тебя только раз, только раз, только раз ощутил синеву твоих глаз. Не живу, а скитаюсь по свету с тех пор, и
Великая кудесница Россия! На севере еще дымят снега, а юг уже в цвету. И небо синее. И море плещет лаской в берега. И я
Лишь тебя на гулянке не видно. Неужели могла позабыть? Так досадно и так мне обидно, и не ведаю, как поступить. То ль уйти незаметно
О, если вдруг от пули упаду, прижав ладонь к смертельной ране, враг, озверев, сорвет с меня звезду, письмо от мамы выищет в кармане. Он
Верба к речке наклонилась, свесив косы над водой. Мне приснилось — я влюбилась под вечернею звездой. И, волнуясь, провожала будто парня из села. Будто
В ту деревню, где давным-давно вырастал я тощим и угрюмым, где крутил немое, мертвое кино, и сейчас мои уходят думы. Видится и клуб, и
Сюда мы вернемся опять и опять. Столетия в сквере он будет стоять. Вот так, как сейчас, меж левкоев на горке, с неказистым названием —