Про Маринку, про сердце ее
будет это сказанье мое.
Начал дед, опершись на костыль,
белорусскую повесть-быль.
Было так: перед самой войной
за отменные, слышь, дела
в Крым послали Маринку весной.
Отдохнула там, подросла
и оттуда в Полесье, домой,
виноградный росток привезла.
Посадила. Поила водой:
встань под солнцем листвою резной!
И поднялся, окреп росток,
будто в жарком своем Крыму.
Ждет Маринка — приходит срок
первым цветом кипеть ему.
Да куда там — огонь и смрад!
Лихолетья пора подошла.
Закатили солдаты орудия в сад,
Зазвенела немецкою сталью пила.
Заметался пожар на селе.
Встала смерть и пошла по земле.
Побрела с автоматом она
по крестьянским дворам: от окна до окна,
ненасытна, люта, голодна…
Не стерпела Маринка. Кто смерти рад?..
По тропинке в леса ушла.
Мстила ворогу, как солдат:
подрывала, рубила, жгла.
Далеко ее путь пролег.
Листья падали. Подступала зима.
В полночь, помнится, только прилег —
заявилась, пришла сама.
И такая на вид боевая,
и рада, видать, до слез!..
Но тут, как назло, въезжает
в деревню немецкий обоз.
Дитя, говорю, родное,
вот одежка твоя, сапоги…
Скорей, говорю, в Заречье,
в старый урман беги!
Как случилось — и сам не знаю:
метнулась сперва к сараю,
затем по запруде — в сад.
А там, кусты раздвигая,
навстречу — чужой солдат.
«Хальт!» — ощерился враг.
Сталь сверкнула в его руках.
Эхо свистнуло и затихло,
растворилось в чащобе лесной.
Спит Маринка, а может, не спит под сосной.
— Смерти, может, и вовсе нет, —
наклоняясь, мне шепчет дед. —
Чуешь, каждый листок поет:
здесь оно, ее сердце, живет.
Я смотрю на осенний сад.
Виноградные листья на солнце горят.
Груши, яблоки зреют в саду…
Золотые, литые, на чистом меду.
(2 votes, average: 5,00 out of 5)