Мы лежим на сопке, взмокли, и по очереди — блажь — битый час глядим в бинокли на залитый солнцем пляж. На каменьях преет рота,
Стихотворения поэта Машковцев Владилен Иванович
Пелагея кровно наша, уступи ей путь добром, Пелагея — великанша, атаманша, баба — гром! Не берут ее в набеги — и по собственной вине…
Гоготнул в клети гусак, лисы — у окраин… В пятистенке спит казак, сам себе хозяин. Все по-русскому в судьбе, понимает близкий. Самодельный стол в
Зло ли сей, добро ли сей, ядом злой цикуты — в час опасный для друзей вылезут иуды. Атаманы, бог прости, в пять узлов —
В кузне звон на всю станицу, в сизой дымке окоем, мы в огонь бросаем крицу и кувалдами куем. В мире силу не ослаблю, казачишка
Вольный казацкий Яик перешел добровольно в подданство русского государства при царе Михаиле Федоровиче (1613-1645) Мы тебе, государь, бьем казацким челом. Велики мы богатством, необъятны
Ворогам на страх и горе, а совру — нагайкой вдарь. Жил-был в Гурьеве Егорий по умению пушкарь. И за медную полушку, убедился в том
Где, казак, твой голос зычный? Вспомяни с народом, что в песне бережем… Был на Яике обычай убивать перед походом и детей, и жен. Шевельнул
Верю, будет на свадьбе веселье, верю — платье мне белое шить… Наварю приворотное зелье, чтоб миленка к себе присушить. Он придет ко мне ласковый,
Писака именитый трубил на целый свет: — Нет горы Магнитной, горы Магнитной нет! Он твердил упрямо, что в земле дыра, что возникла яма, где
Прокатился жуткий вал, били без присловиц, прямо с бала в плен попал академик Ловиц. — Что же надо вам: тепла, хлеба или денег? Не
Не купились за посулу, не предали земли: на аркане к есаулу гостя привели. Глаз подбит, запекся кровью… прятал пистолет. На проезд и на торговлю
И. В. Голубеву Глухо в шайку барабаня, багровел в парилке дед: — Ай, да баня, диво-баня, пропекись — и хвори нет! Дед гудел: —
Полк наш был этой осенью в Питере, понапрасну не веришь, чурбак. Ясным днем, не тайком — все мы видели: господа награждали собак. Не за
В. Сорокину Разочарованные вишни на берегу роняют цвет, а мы, ликуя, в море вышли, и парус врезался в рассвет. Стихия буйствует безлико, и рифы
Во время оно богатеи, раскошелясь наверняка, раз в год, на пасху, для затеи в загоне ставили быка. Народ глядел — и дыбом волос, но
Лид. Гальцевой Послушай голос пламенного сердца, так было, есть и будет на Руси. Руби врага, коварного пришельца, и голову предателю снеси. Тебе дано понять
Кто ружье почистит, селитру натолчет? Под лежачий камень водичка не течет. Конь в бою горячем крутится, как черт. Под лежачий камень водичка не течет.
Урал живет извечно не по библии, как самоцвет, свое словцо несет… Легенда есть, что бедный мир от гибели оранжевая магия спасет. И прилетит коней
Сигнальные костры на казацких сторожевых вышках извещали о приближении и за 300-400 верст Не думал встретиться с бедой, а ран, рубцов — излишка. И
Забылись странствия и встречи, но сердце помнит до сих пор дремучий лес в родном заречье с названьем древним — Русский бор. Там сотни лет
Жила в нашем доме графиня без роскоши, неги былой, по найму паркет парафинила и двор подметала метлой. По праздникам в чепчике белом в своем
Для колеса изладил спицу, упал на сено, как не бит… В конюшне сладко, травно спится, в коровнике никто не спит. Рыгают, чамкают коровы, у
Дворы, сирень, на кольях кринки, и геометрия антенн. Станица с именем Зверинка не миновала перемен. Страна моя росла и крепла с рожденьем стали и
Черти суть ему открыли, бог ли дал такой удел: смастерил Ермошка крылья и с Магнит-горы взлетел. И парил он гордой птицей — белокрылый великан.
Войну, как в небыль, унесло, в сирени мирной тонет улочка. Но, как и прежде, за село выходит в белом Дарья-дурочка. Вселилась в женщину беда,
Иней на осине, под осиной снег… Я о снеге синем написал сонет. Я шел благополучно, да зря возликовал, редактор авторучкой стихи забраковал. Черкал он,
У овечьих запруд, на лесной высоте я нашел изумруд у сороки в гнезде. Я глядел изумленно, мне хотелось кричать, камень сочно-зеленый с фасолину, чать.
Осетры ловятся иногда пудов в 7-8 и даже 9. Белуги пудов 20-30, а редко и в 40. А. И. Левшин, 1823 год Хороша земля,
Велика-велика воля русская, необъятна окраина казацкая. Всходит солнце у Яика Горыныча, а ночует у Днепра Славутича. Глубоки-глубоки реки русские, и скользят в моря струги
Когда огонь проявит буйный танец, не оторвешь ты с легкостью зрачки… Не вижу, кто из вас великим станет, садитесь в круг, мои ученики. И
У холеных боярят кафтаны золотом горят. А поповские сынки прячут деньги в сундуки. Ублюдки у шинкарки из глины лепят чарки. Щенок у писаря подрос
На отчеты мы смотрим с дотошностью, и копейка копейке равна… Мы выводим с предельной точностью себестоимость чугуна. И в докладах сие отмечается, говорится с
Вновь тучи черные нависли… вновь солнце кружится, звеня… Как пеленгатор, ловят мысли тревогу будущего дня. Там стронций злой на лист женьшеня библейским падает дождем.
Каждый второй танк и каждый третий снаряд, выпущенный по фашистским захватчикам, были сделаны из магнитогорского металла… Вновь мы книгу времени откроем, путь к простейшим
Нас безверье уморило. Что нам в жизни надо? Позабыли мы Ярилу, ласковую Ладу. Видно, жребий наш таков, погибает жалость… От языческих богов пепла не
Лебедь летит с лебедицею, весеннюю песню трубя. В синее небо не взвиться мне, мне не увидеть тебя. Может, вы, лебеди, встретите идущих на помощь
К. Скворцову Над перелеском небо сине, дожди грибные пролились. Гнездо воронье на осине сидит взлохмаченно, как рысь. На теплой глине пляшут блики узором волчьего
После пугачевского восстания императрица повелела Яик именовать — Уралом. Царской милостью одарены, прощены — кто крал… Землю нашу государыня звать велит — Урал! Мы,
Помню, дед грозил крапивой, чтоб не бегал за красивой, мол, с лица не воду пить, и с корявой можно жить. Я ходил, вздымая руки,
Охолонись немножко с пыла, и жить землей родной легко. Чтобы, как лед, холодным было, лягушку садят в молоко. Пришло уменье по старинке, живет оно
Попадья, как ладья, выплывает в мир… На кольце золотом — голубой сапфир. Молода попадья — вишня спелая, плечи плавные, шея белая. Телеса в шелках
Зеленый аист вскинул крылья, как будто он не умирал… Листает Лорку каудильо, растроган старый генерал. Быть может, вечны птичьи трели и государственный покой? Быть
Божество мы знаем слабо, но наверняка: богоматерь — это баба с кружкой молока. Хорошая горчица без огня горячится. На земле великой не все решают
Осело колесо, а лег на ангела! Иди, казак, иди и деву уведи. И сурово Руси изредка так дерзи. Уха в сваху! Бел хлеб, бел
Навостри, станичник, багры, в синем Яике — осетры! В каждом рыбьего сала с бадью, мы накормим попа, попадью. Угостим балыком попадьят, животы у них
Вновь искристо и резво между кранов и свай пробегает по рельсам отважный трамвай. Он уносит торопко веселый десант: парни в касках и робах на
Вновь иду я под гомон птичий под своею счастливой звездой непростительно симпатичный, возмутительно молодой. Неудачи не мне бояться, кровь — как хмель и весенний
По сути скептики дремотны, но любят остро возразить: мол, в наше время стало модно рабочий класс превозносить. Мол, вы забудьте о работе, изобразите без
В. Мальми Верю доброму чуду: мир для меня. Снова снял я кольчугу, стреножил коня. Утка крякнула в пойме, и упала звезда. Тополь, словно разбойник,