Страшней, чем горе, эта скука. Где ты, последний терн венца, Освобождающая мука Давно желанного конца? С ее бессмысленным мученьем, С ее томительной игрой, Невыносимым
Стихотворения поэта Мережковский Дмитрий Сергеевич
Молнию в тучах Эрот захватил, пролетая; Так же легко, как порой дети ломают тростник, В розовых пальцах сломал он, играя, стрелу Громовержца: «Мною Зевес
К мраморам Пергамского жертвенника Обида! Обида! Мы — первые боги, Мы — древние дети Праматери-Геи,- Великой Земли! Изменою братьев, Богов Олимпийцев, Низринуты в Тартар,
Милый друг, я тебе рассказать не могу, Что за пламень сжигает мне грудь: Запеклись мои губы, дышать тяжело, Посмотрю ль я на солнце —
Я помню, как в детстве нежданную сладость Я в горечи слез находил иногда, И странную негу, и новую радость — В мученьи последних обид
…Потух мой гнев, безумный, детский гнев: Все время я себя обманывал напрасно: Я вновь у ног твоих,- и радостный напев Из груди просится так
Как наполняет храм благоуханье Сожженных смол, Так вересков наполнило дыханье Вечерний дол, И сладостно, как бред любви, жужжанье Декабрьских пчел.
Давно ль желанный мир я звал к себе, тоскуя, Любил и проклинал любви святую власть, Давно ли из цепей я рвался, негодуя,- И цепи
Больной, усталый лед, Больной и талый снег… И все течет, течет… Как весел вешний бег Могучих мутных вод! И плачет дряхлый снег, И умирает
Мы бесконечно одиноки, Богов покинутых жрецы. Грядите, новые пророки! Грядите, вещие певцы, Еще неведомые миру! И отдадим мы нашу лиру Тебе, божественный поэт… На
По дебрям усталый брожу я в тоске, Рыдает печальная осень; Но вот огонек засиял вдалеке Меж диких, нахмуренных сосен. За ним я с надеждой
Der du von Himmel bist Goethe1 Ты, о, неба лучший дар, Все печали исцеляющий,- Чем болезненнее жар, Тем отрадней утоляющий! Путь все тот же
О, Винчи, ты во всем — единый: Ты победил старинный плен. Какою мудростью змеиной Твой страшный лик запечатлен! Уже, как мы, разнообразный, Сомненьем дерзким
Ни злом, ни враждою кровавой Доныне затмить не могли Мы неба чертог величавый И прелесть цветущей земли. Нас прежнею лаской встречают Долины, цветы и
Ты — горящий, устремленный, В темноте открытый глаз. От руды неотделенный И невспыхнувший алмаз. Ты — стесненное ножнами Пламя острого меча. Пред святыми образами
Люблю мой камень драгоценный: В его огне заключено — Знак искупленья сокровенный — В кровь претворенное вино. О сердце, будь как этот камень: Своей
Бледный месяц — на ущербе, Воздух звонок, мертв и чист, И на голой, зябкой вербе Шелестит увядший лист. Замерзает, тяжелеет В бездне тихого пруда,
Темнеет. В городе чужом Друг против друга мы сидим, В холодном сумраке ночном, Страдаем оба и молчим. И оба поняли давно, Как речь бессильна
Доброе, злое, ничтожное, славное,- Может быть, это все пустяки, А самое главное, самое главное То, что страшней даже смертной тоски,- Грубость духа, грубость материи,
Посвящ. С. Я. Надсону Говорят и блещут с вышины Зарей рассыпанные розы На бледной зелени березы, На темном бархате сосны. По красной глине с