Два бедняка из лавки угловой Стащили колбасу, поели и — попались. Известно, к мировому… Мировой Спросил их, не входя в особенный анализ: «Скажите: да
Стихотворения поэта Минаев Дмитрий Дмитриевич
1 Жил да был виконт Сыр-Бри, Жил на воле, в полной холе, От зари и до зари То гоняя зайцев в поле, То из
Едва ль придет художнику охота Когда-нибудь писать его портрет: На свете прозябая много лет, Он сам похож на копию с кого-то.
Текущей журналистику назвать, Конечно, можем мы, и это правда сущая: Она поистине «текущая», Но только вспять.
Когда пред нами в образах поэта Под серым небом бедных деревень Встает народ, несущий ночь и день Тяжелый крест, — до слез картина эта
Любезный друг Шекспир, талантлив ты — не спорим, Тебе соперников не часто я встречал, Но все же, признаюсь, с большим смотрю я горем, Какую
Чудная картина! Грезы всюду льнут: Грезит кустик тмина, Грезит сонный пруд, Грезит георгина, Даже, как поэт, Грезит у камина Афанасий Фет. Грезит он, что
Я не гожусь, конечно, в судьи, Но не смущен твоим вопросом. Пусть Тамберлик берет do грудью, А ты, мой друг, берешь do — носом.
Уж много лет без утомленья Ведут войну два поколенья, Кровавую войну; И в наши дни в любой газете Вступают в бой «Отцы» и «Дети»,
Жизнь наша вроде плац-парада; И в зной, и в холод на ветру Маршировать тем плацем надо, Как на инспекторском смотру. Как рекрут, выучись смиряться,
1 Немало развелось теперь людей Всем недовольных — холодом и зноем, Печатью, сценой, множеством идей, Нарядами с нескромным их покроем, Решеньями присяжных и судей,
Здесь над статьями совершают Вдвойне убийственный обряд: Как православных — их крестят И как евреев — обрезают.
1 Кто он? Ради бога, Дайте нам ответ… Говорит немного, Больше да и нет, Сядет молча, строго, С кипою газет… Кто он? Ради бога,
Нового года лишь вспыхнет денница, С раннего часа проснется столица. В праздничный день никого не смутит, Стонет ли ветер иль вьюга крутит, Хлещет ли
«_В путь-дорогу_!» — новейший роман! Для какой же он публики дан? Да спасут Боборыкина боги: Сбился он и _с пути_ и _с дороги_.
Мировой судья Трофимов за известные деянья Скоро будет вместо штрафа иль другого наказанья Приговаривать виновных всех спектакля на два, на три, Чтоб виновный до
Карету мне, карету! «Горе от ума», акт IV На сцене видя пьесу эту, Я об одном лишь плакал факте, Что Боборыкину карету Не предложили
Так много таланта и чувства Потрачено, но, скажем прямо: Атласному платью реклама Едва ли есть дело искусства.
Я не Пятковский, а другой Еще неведомый избранник… Солнце весны улыбается кротко. В сердце усталом тоска: Верно, когда-нибудь злая чахотка Гонит долой с чердака.
На мрачном темном фоне появляются три угрожающие тени. Затем следует страшная сцена, достойная Шекспира: Тени сходятся и начинают погребальную пляску, схватившись руками. Тень 1-я
Хлеб с солью дружен… Так подчас Болтаем мы иль просто мелем; Но часто «соль земли» у нас Сидит без хлеба — по неделям.
Вот имя славное. С дней откупов известно Оно у нас, — весь край в свидетели зову; В те дни и петухи кричали повсеместно: Ко-ко-ре-ву!!.
Область рифм — моя стихия, И легко пишу стихи я; Без раздумья, без отсрочки Я бегу к строке от строчки, Даже к финским скалам
Зачем его мы разбудили? Зачем обманывали мы? В глубоком сне он, как в могиле, Не отличал от света тьмы, Любви от вечного гоненья, Отвык
(Посвящается детям, начинающим учиться российской азбуке) Бросив газет беспорядки И отрицания сети, Будем играть хоть в загадки, Милые дети! Будем, вверяяся року, Чужды задорного
«Я — новый Байрон!» — так кругом Ты о себе провозглашаешь. Согласен в том: Поэт Британии был хром, А ты — в стихах своих
Чудный край! Здесь бьется сердце Так отзывчиво, так чутко… Почему же нам на юге Хорошо, но как-то жутко? Почему нас раздражает Ранним утром, в
Вот он, южный берег Крыма! Я, на этом берегу Набираясь впечатлений, Их как скряга берегу. Эта чудная природа Никогда не надоест. Что за бархатныя
(Посвящ А. Фету) Холод, грязные селенья, Лужи и туман, Крепостное разрушенье, Говор поселян. От дворовых нет поклона, Шапки набекрень, И работника Семена Плутовство и
Он всюду тут как тут, живет во весь карьер, Он новости до их рожденья слышит, Он за два месяца уж чует, например, Кто женится
Михаил Розенгейм Если дурен народ, если падает край, Зло проникло в него глубоко, Легкомысленно в том не тотчас обвиняй Учрежденья, законы его. Осторожно вглядись,
Юмористы! смейтесь все вы, Только пусть ваш стих, Как улыбка юной девы, Будет чист и тих. Будьте скромны, как овечка, Смейтесь без тревог, Но
На исходе лета в Ялте Слишком шумно, слишком модно, И искать уединенья Там, конечно, очень трудно. Только сменит вечер ясный Зной томительного дня, Просыпается
2. Мотив слезно-гражданский Мне жаль тебя, несчастный брат!.. Тяжел твой крест — всей жизни ноша. Не предложу тебе я гроша, Но плакать, плакать буду
У ящика с деньгами ночью в ломбарде Стоит караульный солдат И дремлет, качаясь, и ждет себе смены, И смене, конечно, он рад. Я в
Художник смелый наш, Орфей в карикатуре! Таланта твоего нельзя не оценить: Ты камни заставляешь говорить… О собственном бессилии в скульптуре.
В ресторане ел суп сидя я, Суп был сладок, как субсидия, О которой сплю и думаю, Соблазняем круглой суммою.
«Служителем искусства» постоянно Ты, милый мой, привык себя считать. Что ты «служитель» — это мне не странно, Но об искусстве-то зачем упоминать?..
Коротенькие мысли, коротенькие строчки, Клубничные намеки от точки и до точки, Широкие замашки и взгляд мещански узкий, Язык преобладающий — не русский, а французский;
Ты предо мною сидишь; Весь я горю от любви: Ум я теряю всегда, Если сидим vis-a-vis. Сядь же напротив меня Или к себе подзови:
Толстому («Война и мир») — Скажи-ка, дядя, без утайки, Как из Москвы французов шайки, Одетых в женские фуфайки, Вы гнали на ходу. Ведь если
Я слушал беседу двух старцев в гостиной, Мой бас превратился в дискант: Один был действительный статский советник, Другой — генерал-лейтенант. Внимая речам их, забился
Мы на ложах сидели пурпурных В благодатной тени сикоморы; Ароматы курилися в урнах, И гремели певучие хоры. И Эллады живые напевы, Как вино, нашу
Кто на Руси возрастил красноречья афинского розы? В веке прогресса, скажи, кто казаков угадал? Кто Славянин молодой, Греч мощью, а духом Булгарин| Вот загадка
Проснулась в нем страстей игра, За то, что мысль не сходит к барду, И вместо прежнего пера Схватился он за алебарду. Напрасно, будочника вид
Все люди — скоты. Бланк Не гордись, о смертный, Быстротой развитья: Господином Бланком Сделано открытье. Брось труды науки, Ей ни в чем не веря:
(Баллада) В виду океана ревел, как борей, Джон Буль, находясь в ажитации: «Явись, о Фетида, богиня морей, Защитница английской нации, Явись и скажи мне,
Мы, люди старого закала, Смотря, как мир идет вперед, Скорбим и сетуем немало, Что обновился жизни ход, Что изменились люди, нравы, Черты нет прежней
1 ПЕРЕД ДОМОМ ВЯЗЕМСКОГО (НА КАМЕННООСТРОВСКОМ ПРОСПЕКТЕ) «Какой прелестный дом! Все, до пустых безделиц, Изящно в здании. Сказать могу вперед, Что множество людей живет
(Баллада) Редакция журнала «Полярная звезда» помещается за городом в Лесном. Газетное известие С волками жить — по-волчьи выть. Пословица Ночь, мороз трещит. На сонный