Ни свет, ни темень. Пять утра. Тумана вешняя сгущенка. И воздух нежен, как печенка Оленя, снятого с костра. Волнисты окуни в пруду, Откуда пение
Стихотворения поэта Мориц Юнна Петровна
За невлюбленными людьми Любовь идет, как привиденье. И перед призраком любви Попытка бить на снисхожденье — Какое заблужденье! Любви прозрачная рука Однажды так сжимает
Давай, душа, давай — Проникнем за ограду, Там розовый трамвай Бежит по снегопаду, В кофейне за углом Поджаривают зерна, И лестницы излом Пропах напитком
Легко за окнами синеет. Под самым вздохом каменеет Тоска по брату и сестре. Фонарь на столбике чугунном Цветет. Лимонным вихрем лунным Блистает вечер на
В серебряном столбе Рождественского снега Отправимся к себе На поиски ночлега, Носком одной ноги Толкнем другую в пятку И снимем сапоги, Не повредив заплатку.
На грани выдоха и вдоха есть волна, где жизнь от видимости освобождена, упразднены тела и внешние черты, и наши сути там свободно разлиты. Там
Опомнись! Что ты делаешь, Джульетта? Освободись, окрикни этот сброд. Зачем ты так чудовищно одета, Остра, отпета — под линейку рот? Нет слаще жизни —
Памяти Георгия Леонидзе В ту ночь взошло двенадцать лун Над ослепительной Бетани, И раздавалось пенье струн, И ветра слышалось топтанье. Горы немыслимый излом Напоминал
Помню я, в детстве Над нашей избой В небо струился Дымок голубой, Чурки пылали За дверцей в печи И раскаляли огнем Кирпичи, Чтобы держался
К нам прискакал веселый чертик, Он кувыркался и плясал, Он ел мороженое, тортик, Рога копытами чесал! Хвостом он бил по барабану, Потом он делал
Ночной провинции узор. Угрюмый запах рыбных бочек. Бессонницы лохматый почерк Мой расширяет кругозор. В дыре пустынного двора Котята лужицу лакают И пузыри по ней
В развалинах мерцает огонек, Там кто-то жив, зажав огонь зубами, И нет войны, и мы идем из бани, И мир пригож, и путь мой
Терпи, мой родной, терпи! Страдай, мой родной, страдай! В чужой постели не спи, Кусок чужой не съедай. Не зарься на скарб чужой, Не пачкай
Там цвел миндаль. Сквозило море Меж кровель, выступов, перил. И жизни плавали в просторе, И чей-то шепот говорил Об этом. Нежно пахло летом, Небесной
В юности, в пасти огня, Розы губили меня, Гробили — пышно цвели Всюду, где только могли: Стыдом — на щеках, Трудом — на руках,
Славно жить в Гиперборее, Где родился Аполлон, Там в лесу гуляют феи, Дует ветер аквилон. Спит на шее у коровы Колокольчик тишины, Нити мыслей
В том городе мне было двадцать лет. Там снег лежал с краев, а грязь — в середке. Мы на отшибе жили. Жидкий свет Сочился
О жизни, о жизни — о чем же другом?- Поет до упаду поэт. Ведь нет ничего, кроме жизни кругом, Да-да, чего нет — того
Я вышла. Подъезд в подворотне дышал Селедкой, махоркой и водкой. Мерцала аптека. Провизор держал Весы желтоватой щепоткой. Упершись локтями в решетку моста, Я эту
Страна вагонная, вагонное терпенье, вагонная поэзия и пенье, вагонное родство и воровство, ходьба враскачку, сплетни, анекдоты, впадая в спячку, забываешь — кто ты, вагонный
Дует ветер из окошка На тебя и на меня. Нож, тарелка, вилка, ложка — Для тебя и для меня. Свыше начата дележка Для тебя
Когда число погубленных во имя Объятий в зоне европейских благ Перерастет размерами своими Вторую Мировую и Гулаг, Тогда ничтожными покажутся потери Для поколений страшной
Чем безнадежней, тем утешнее Пора дождей и увяданья, Когда распад, уродство внешнее — Причина нашего страданья. Тоска, подавленность великая Людей тиранит, словно пьяниц, Как
Влюбиться — пара пустяков: Осенний свет из облаков, Жар-птице двадцать тысяч лет, И за углом — кофейня. Четыре или пять шагов — И нет
Леону Тоому Я подвержена идее Побывать на Зейдер-Зее, На заливе, столь воспетом Мореплавцем и поэтом В древней саге и позднее, В тех столетиях и
С холма идет зима с серебряным копьем, Покрыта голова удмуртским шлемом лисьим. Мерцало льдистое желтеет над жильем, К земле склоняя снег, склоняя душу к
Хорошо — быть молодым, За любовь к себе сражаться, Перед зеркалом седым Независимо держаться, Жить отважно — черново, Обо всем мечтать свирепо, Не бояться
Когда мы были молодые И чушь прекрасную несли, Фонтаны били голубые И розы красные росли. В саду пиликало и пело — Журчал ручей и
Трудно светиться и петь не легко. Там, где черемухи светятся пышно, Там, где пичужки поют высоко, Кратенький век проживая бескрышно,- Только и видно, только
В старых фильмах – наивные люди, В старых фильмах – наивные власти, Представленья наивны о блуде, Представленья наивны о страсти. Там наивные пушки грохочут,
Я с гениями водку не пила И близко их к себе не подпускала. Я молодым поэтом не была, Слух не лелеяла и взоры не
Мерцают звездные шары, Отара черная с горы В долину плодную стекает, И кто-то прутиком стегает Ягнят ленивых и овец. Уходят прочь певец и чтец,
Мне, узкоглазой и ширококостной, Февральским утром в год бы високосный, Когда по небу мечется заря В тулупе красном, речью бы несносной На Лобном месте
Я жива, жива, жива, Богом не забыта, Молодая голова Дрянью не забита. Нету в голосе моем Денежного звона — Лучше вольным соловьем, Чем орлом
Инжир, гранаты, виноград — Слова бурлят в стихах и прозе. Кавказа чувственный заряд Преобладает в их глюкозе. Корыта, ведра и тазы Они коробят и
Как медленно движутся мысли! И тучи нависли в горах. И водоросли раскисли. И день превращается в прах. Сидишь, как лягушка, уставясь На крылья добычи
Сергею и Татьяне Никитиным Ласточка, ласточка, дай молока, Дай молока четыре глотка — Для холодного тела, Для тяжелого сердца, Для тоскующей мысли, Для убитого
Леону Тоому Снега выпадают и денно и нощно, Стремятся на землю, дома огибая. По городу бродят и денно и нощно Я, черная птица, и
Прекрасные сласти Давали в саду; Соблазны и страсти, Луну и звезду. Восточной отделки Являя следы, Свисали в тарелки Цветы и плоды. Ребенка и птицу
Зима! С морозом, с белым снегом, Уже во множестве — снега! Так борщ приходит с белым хлебом В страну, разбившую врага. У леденеющих березок
Воздух пахнет прогулом уроков, Земляникой, природой живой И пирушкой с картошкой, с укропом На пригорке с прозрачной травой. Словно погреб, каштановым пивом, Пузырится корявый
Плыл кораблик вдоль канала, Там на ужин били склянки,- Тихо музыка играла На Ордынке, на Полянке. Так названивают льдинки Возле елочного зала,- На Полянке,
Памяти Симона Чиковани Ослик топал в Гантиади, Рыжий, тощий, молодой. Человечек топал сзади, Рыжий, тощий, молодой. Козьим сыром и водой Торговали на развилках, Соус
Поэтов нет! Поэтов тьма! Кто их читал?!. На благо флагу – Покрыть стихами все дома И туалетную бумагу! Стихов навалом! Нет имен! Имен навалом,
Этот сад одинокий, он слышал о нас, Потому что он тянется к нам, И не он ли в дождливые окна сейчас Окликает нас по
Отбросим ветку от окна И выглянем наружу, А там увидим, как весна Перемогает стужу. Сугробы вянут на глазах, И сад шалит капелью, А только
Кто так светится? Душа. Кто ее зажег? Детский лепет, нежный трепет, Маковый лужок. Кто так мечется? Душа. Кто ее обжег? Смерч летящий, бич свистящий,
Леону Тоому Как я — горбонос, длинноглаз — Пришел голубой водолаз Из моря, из горького неба. И я угадала: родной! Мы оба — из
Тетрадь изведу, но оставлю преданье, И выверну душу, и счеты сведу За это страданье, записку, свиданье В бреду и ознобе на койке в аду,
Когда отхлынет кровь и выпрямится рот И с птицей укреплю пронзительное сходство, Тогда моя душа, мой маленький народ, Забывший ради песен скотоводство, Торговлю, земледелие,