Заскорузла потом блуза, На лице — морщины след, И сутула под обузою Поступь пережитых лет. Но сегодня, в бирюзовый Полдень, вешняя струя Словно ношу
Стихотворения поэта Обрадович Сергей Александрович
Встретились. Шуршала травами Ткань в станке сквозь гул и мглу. Незабудками лукавыми Цвел электромотор в углу. К рычагу склоненная, усталая, Вздрогнула запыленная бровь. Видели:
Евгении Нельской Навзничь легла, разметалась, сверкая, На берегу морском Девушка, словно из бронзы литая, В сиянии голубом. С гор кипарисы — толпою смутной Стихли,
Как вялый колос, Мать поникла к сыну… До корня выжгло солнце все вокруг. Не солнце — злой пылающий паук, Блуждающий над пыльной паутиной. Весь
Мир затемнив от края до края, В нашу отчизну ворвался враг. Там, где прошел он, землю терзая,- Трупы, могилы, пепел и прах. Ненависть, ярость,
И вот он решился — шагнул. Вокруг — Ни рук, ни опоры: один. Блуждало сомненье, бился испуг, Но дальше шагает сын. Что доблесть героя?
Сердце в шумном хороводе, В сердце — песен пышный хмель, Улицею дымной бродит В нашем городе Апрель. Лишь весенним переливом Прозвучит зарей гудок —
О молодости мы скорбим, О молодости уходящей, По вечерам усталым, злым Жизнь старой называем клячей. Не скрыть седеющую прядь И на лице ночные тени,
1 В дверь постучали. Вечер был. Как птица загнанная, За окном метель, Неистово крича, теряя перья, Взлетала, падала и вновь взлетала, Не в силах
Пощады в бою Не будет врагу, Клянемся тебе, страна! Мы молоды. Мы в тяжелом долгу,- Но выплатим долг сполна. Могила в степи, Как на
И день пройдет; прошелестят, как мыши, Часы вечерние в сентябре; Сойдутся сумерки толпой неслышной И робко встанут у дверей. И ветер стихнет, желтый и
Был мечтателем отец мой — самоучка-ювелир. Помню: вставил он однажды в перстень голубой сапфир. Подмастерьем шестилетним я с отцом за верстаком. Он сказал, дымя
Что со мной было в этот вечер… Шел я, улицы не узнавая. Ветер обнимал меня за плечи, Пели звезды, ласково мерцая. И звенели льдинки,
Антоновка зреет, И грузно навис Над листопадом осенний анис. Сентябрь наливается синью крутой; Тревожный, он рыщет и свищет синицей, И яблоко девичьей рдеет щекой,
Бабой сытой и крутогрудой Волга ластилась к берегам. Но иная земная удаль — По дорогам и городам. Это трактором и мотором Дружно гаркнула дымная
Россия… Как в тысячелетье былом, Завьюженный мир обычен, Над полем пустынным На бойню, на слом Шли тучи упрямо, по-бычьи… Но день побледнел, потемнел и
Весь день звучат полозья звонкие. День к вечеру. Черней поля, И жалобней голодный вой волчонка В метельной зыбке февраля. Лачуги — странницы убогие На
Как черное стадо гигантов, У моря сойдясь к водопою, Вздымаются черные вышки Вечернего Биби-Эйбата. За башней Девичьей ветер Улегся в родное гнездовье. Качает, баюкает
Над рощей, над глухой слободкой, Над проседью предзимних дней — Осенний звон, сухой и четкий, Все торопливей и шумней. Где у проселка куст рябины
Оттепель. И в комнате теплей. Простуженная грудь не ноет. Так ярко в утренней полумгле Заговорило вдруг дневное. В разбитое окно — лазурь и гул;