Не знаю, то ли я и вправду стар,
А может быть, пошаливают нервы, —
Все чаще стал мне сниться санитар,
Убитый в Духовщине, в сорок первом.
Пусть от меня все дальше этот год,
Пусть многое в душе перегорело,
Но снова вижу я, как он ползет,
Чтоб вынести меня из-под обстрела.
Все это происходит как во сне:
На глине оставляя отпечатки,
Он неуклонно движется ко мне,
Шурша брезентом мокрой плащ-палатки.
Я вижу, словно в стереотрубу,
Особенно отчетливо и зорко
Багровый шрам на закопченном лбу
И темную от пота гимнастерку.
Вот он уже почти на полпути.
В налипшей глине сапоги как гири.
Осталось метров семь ему ползти,
Нет — шесть, нет — пять, нет — только лишь четыре…
Но страшный взрыв всю землю вдруг потряс.
Недолгий век был парнем этим прожит.
И тот рубеж, что разделяет нас,
Он никогда переползти не сможет.
Столбы огня встают со всех сторон.
Под вечер небо багровеет с краю.
Как звать его, откуда родом он —
Об этом ничего я не узнаю.
Я не узнаю, где солдатский дом,
Что думал он, ползя навстречу смерти,
И кто получит весточку о нем
В казенном проштампованном конверте.
Давно разрывы не терзают слух,
Давно развеян едкий запах гари,
Но все напоминает мне вокруг
О том, меня спасавшем, санитаре.
Оставшись сам с собой наедине,
Я часто вижу взгляд его под каской.
И он опять, за пядью пядь, ко мне
Ползет, ползет, ползет по глине вязкой.
И кажется, как будто наяву,
На жизнь мою он смотрит без улыбки,
И проверяет, так ли я живу,
И отмечает все мои ошибки…
Солдатской дружбы неостывший жар
В своей душе я берегу поныне,
Как завещал мне это санитар,
Убитый в сорок первом в Духовщине.
(3 votes, average: 4,67 out of 5)