Потемкин скрылся в гроб! о, слезная судьбина!
Россия! какова лишилася ты сына?
Се той, что вечный дать желал тебе покой,
Крым отнял разумом, защи? тил Крым рукой;
И громами престол отманов сотрясая
И зависть чуждых стран успехом ужасая,
Носился, как его дух выспренний водил,
И славный мир тебе победами родил!
Уж матерь, коею суть россы толь счастливы,
С главой, увитою во лавры и оливы,
Ждала его к себе (о сладкая мечта!),
Стояли уж ему торжественны врата.
Уже прекрасного побед и мира блеском,
Сопровождаема народным всюду плеском,
Усердьем искренним, правдивых шумом хвал,
В пути, где шествовать он вспять долженствовал,
Спешили музы сресть, свой к песням глас настроя,-
Как вдруг, о лютый боль! постигла смерть героя,
И радования преобратила в плач,
Всю сладость огорча толь многих нам удач.
Со лавром кипарис, трофей смесив с гробницей
И утварь торжества с печальной плащаницей.
Так для сего-то ты в край оный течь рачил
И сим все действия, муж дивный, заключил,
Чтоб мир твой с турками, незыблемый, нетленный,
Был вечен, смертию твоей запечатленный?
Но кто? какой Селим, на пагубу себе,
Нарушить оный смел, дыхающу тебе?
Увы! почто сей свет толь рано ты оставил,
И тысячи тобой терзатися заставил?
Твой мужественный вид не то друзьям вещал,
И исполинский стан иное обещал.
Цвел разум, во плещах являлась сила многа,
Величествен был взор, и образ полубога;
Венчала седина не все еще власы, —
Куда геройские девалися красы?
Увы! померкли все; все стало смерти жертва;
Достойна долго жить, о, како видим мертва?
Рыдайте, музы, днесь из глубины сердец:
Осиротели вы: во гробе ваш отец!
Что мило вам теперь среди земного круга,
Лишившимся сего защитника и друга?
Проклятая война! кто выдумал тебя?
Природы гнусный враг, враг обществ и себя.
Ты, ты естественна рушительница чина,
Толь тяжкого для нас урона ты причина!
Герои, вняв твой зов, к тебе из стен бегут,
Дерзают на беды, о жизни не брегут;
Далекие пути и трудные подъемлют;
Томятся день и ночь, едва когда воздремлют;
Нездравы воды пьют, зной терпят, бури, мраз,
И дышут воздухом, исполненным зараз.
Когда б труба твоя, о брань! не возгремела,
Россия бы поднесь Потемкина имела.
Пред мужем сим лежал путь к славе не един:
Он был и без тебя великий гражданин.
Но, ах! не брань сего атланта утомила;
Не тягость ратных дел в нем силы преломила.
Но славой брань его сдержали рамена:
В мир рушилась сия российских стран стена.
Тогда нас рок потряс, как бури перестали;
Тогда ударил гром, как тучи миновали.
Сияния творец померк среди планет!
Кто россов одолжил, того меж россов нет!
О строги небеса! о злость завистна рока!
Зачем дражайшее отъемлешь нам до срока?
Еще ему умреть не выпала чреда;
Почто безвременна объемлет нас беда?
Нарочно жизненны в нем смерть преторгла узы,
Чтоб вы терпели казнь незаслужену, музы!
Зри! в свете кий преврат! беспрочные живут;
Спасителей судьбы из света силой рвут!
Поди теперь, и плачь, что люди умирают,
Когда Потемкина во гробе полагают!
Но что, в расстрое дум, я хульны словеса
Мечу на брань, на мир, на самы небеса?
Я скорби тем в душе моей не утоляю,
Лишь, может быть, тебя, тень кротка, оскорбляю.
Не тако мыслил ты, когда меж нами цвел,
Беседы меж друзей не таковые вел.
Еще в очах моих твой зрак пресветлый зрится,
Еще сладчайший глас в ушах моих твердится.
Послушный неба сын, ты вечно не роптал,
И смерти не ища, ее не трепетал.
Полн весь любовию к отечеству и богом,
Неустрашим был с сим в душе твоей залогом;
И сей и будущий объемля сердцем век,
Сквозь краткость в вечности, как воскрыленный, тек.
Ступив на оный край, мне то ж, что здесь, вещаешь,
И плакать о тебе из гроба запрещаешь.
Премудростью твоей я разум мой креплю,
Но в сердце тяжкий боль еще, еще терплю.
И можно ль быть, тебя утратя, веледушным
И разуму, среди смятений сих, послушным?
Мне мнится, смерть твоя противу естества;
Чтоб ты во гробе лег, нет воли божества;
Что встанешь ты опять, ты лег почить на время;
Ты встанешь облегчить моей печали бремя.
В миг, только лишь мечта толь сладка пропадет,
Под тяжестию зла мой томный дух падет.
Креплюся, но когда на твой я гроб взираю,
Сам, кажется, с тобой до срока умираю.
Остановляется и мысль моя и кровь;
Все мертво, лишь жива одна к тебе любовь.
В последний раз тебя живого созерцая,
Как здравием блистал ты бодрым, не мерцая,
Я мнил ли, чтоб мое сей счастье год унес,
И в том поверил ли б и ангелу с небес?
О, сколь обманчивы, сколь тщетны суть надежды,
Чем мы на свете сем ласкаемся, невежды!
Высока промысла не знающи стезей,
Во уповании спим полном на князей.
Я первый, я пример, сколь смертные суть слепы,
Колико о вещах мечтанья их нелепы.
Быв смертною в одре не раз объят грозой,
Я мнил, что ты, герой, почтишь мой гроб слезой;
Что прежде я умру, то мне казали лета.
Я скорбен был; ты здрав, ты крепок, полон цвета;
Судьба, казалось, с тем в живых меня блюла,
Чтоб было петь кому твои, герой, дела.
Как се, впреки моим и мыслям и желанью,
Я должен чтить тебя, чтить слез, не песней данью;
Прежив тебя, болезнь по смерть в душе питать
И утешения нигде не обретать!
Кто силен днесь того дополнить мне утрату,
Что я предпочитал всему на свете злату?
Я зрел (поведают уста мои не ложь)
Венчанных счастием и славою вельмож;
Но зрел сквозь неку тень, иль облак, издалека,-
Ты мне един в тебе дал видеть человека
Со слабостьми, но в нем блистательных отли? к
И превосходств каких созерцевался лик!
Сие кого живой не поразит печалью?
Чье сердце не пронзит неизреченной жалью?
Превыспрення душа, парящий мой орел,
Для обществу добра куда б не возлетел?
Он явных благ искать край света бы достигнул;
Он пользы скрытые из мрака бы воздвигнул.
Любя монархиню, бесценный дар небес,
Во все б концы свое к ней рвение пронес.
Велики суть твои к отечеству заслуги, —
Но больших от тебя престола ждали слуги,
Те слуги, что, доброт обилуя лучем,
Не склонны ближнему завидовать ни в чем.
В Евксин к тебе свои усердия пускали
И подвигам твоим со мной рукоплескали;
Днесь сетуют, зачем ты, в летах не созрев,
Как светлая свеща, погас, не догорев.
Погас, затмился, ах! сверх чаяния всяка,
Погас, и всех твоих оставил вдруг средь мрака.
Постигла бедную внезапна музу ночь,
И отлетела вся ее утеха прочь.
О! промысла умам неведома пучина,
Где все вращаются созданьи до едина,
Где мудрии рекут, и подданный, и царь,
И всяка дышуща, мала ль, велика ль тварь;
Герои, робкие ль, презренны иль преславны, —
Все смесь едина, суть пред божьим взором равны;
Где долу лишь с высот суд снидет и печать,
Всяк смертный должен быть покорен и молчать.
Но творче, господи! ты дал мне душу слабу,
Недоумениям ты даждь моим ослабу,
И ропот мой прости, прости сию печаль,
Из смертных одному что смертного так жаль.
Что нет к поправе зла, я кое стражду, средства,
Могу ли для сего не чувствовати бедства?
И ежели слеза есть неба дар, сию
На труп, Потемкин, твой как всю не пролию?
И како, сколь тебе рок жизнь отъять ни властен,
Скорбя не возглашу: почто я так несчастен?
В чем винны пред судьбой толь многи сироты,
Которых оживлял благотвореньем ты?
Или под солнцем те всех боле ей мешали,
Которые тобой, отец щедрот, дышали?
О! сколько есть людей, под разным небесем,
Таких, которые желали б сердцем всем,
Ущербом лет своих твой краткий век пробавить,
Иль паче, жизньми их от гроба тя восставить!
Но рок, что рок решил, переменить нельзя;
Осталось лишь терпеть в молчании, слезя.
Так сии за покой нам бурь отмщают грозы?
Такое терние венчает нас за розы?
Ах! лучше вовсе благ бесценных не вкусить,
Чем, их утратя, боль по век в груди носить!
Вообразя бесед уединенных сладость
И проливанну мне от отчих взоров радость,
Источники утех, которым дружба мать,
Что должен в сиром днесь я сердце ощущать?
Ты пренья вел со мной о промысле и роке,
О смерти, бытии, и целом мира токе.
Премудрая главо! мой днесь вопрос реши:
Какому должно быть той жребию души,
Что, с лучшею себя расставшись половиной,
Живет и движется печалию единой,
И утешения ту только и? мать тень,
Что зрит в гадании, коль светел твой там день?
Не в истину ли ты блаженней нас стократно,
Которые тебя теряем невозвратно,
Которы днесь, всяк час рыдая по тебе,
Приносим жалобы беспрочные судьбе?
Что смерть как жизни край? и жизнь как путь ко смерти?
Тот жил, кто имя мог за жизнь свою простерти.
Твое на целую ты вечность распростер:
Ты ковы чуждых стран, ты гордых варвар стер,
Науки ободрил, чин воинства устроил,
Россию оградил, расширил, успокоил;
И сам, увы! заснул сном вечным наконец;
Блаженна жизнь твоя и жизни, смерть, венец!
Ты в поле кончил дни, хотяй почити мало:
Воинский плащ твой одр, и небо покрывало.
Не слышен был твой стон, не слышен смертный вздох;
Взор к небу обращен, куда тя позвал бог;
Глава восклонена на распростерты персты;
Умильно томен зрак, уста едва отверсты.
Взвевает плачущий власы твои зефир,
Любя творца побед, воздвигша скорый мир.
Вокруг тебя стоит рать, маниям послушна,
И повелителя рыдает зря бездушна.
Лишь только дале слух печальный разглашен,
Что воинства отец дыхания лишен,
Во градех по тебе, средь моря, рек и суши,
Каким жалением подвиглись храбрых души?
Восставый стон и вопль средь каждого полка
Являет, коль твоя кончина им жалка.
Крушатся по тебе и малы и велики,
Болезнуют свои и чуждые язы? ки:
Молдавец, армянин, и влах, и галл, и грек,
И турок, позабыв отъятье морь и рек,
На непритворну скорбь дух твердый разрешает;
Твоя доброта всех в печали соглашает;
Все плачут, жид ли кто или самарянин, —
Ты умер, матери природы общий сын.
Круг общего отца народы все виются;
Из варварских очей российски слезы льются.
Со частым от тоски вздыманьем тяжких ребр
Рыдает о своем избавителе Днепр;
Рыдает о тебе с далеким юг востоком,
Евксин с Кубанию и Каспий со Моздоком.
Воспоминая тьмы твоих к себе услуг,
Все воды превратить во слезы хочет Буг.
Тебя Меот, Тамань и Крымские оплоты,
Тебя все всадники и Черноморски флоты,
Тебя рыдают сонм художеств и наук,
Сугубя воплями ревущих пушек звук;
И муза им моя, и муза им состонет,
И вся в слезах, твой труп препровождая, тонет;
Кто будет ей, увы! защита и покров,
И ободрение, хоть слабых, в ней даров?
Кто голосу ее с таким усердьем внимет?
Так дружбой озарит и так ее объимет?
Ко персям так прижмет? о, горе! о, напасть!
О, нестерпимая невинну сердцу часть!
Но если небесам отъять тебя угодно,
И все тужение души моей бесплодно,
Во облегчение болезни моея,
И во свидетельство всем истины сея,
Что, как живому нес хвалы нелестны в жертву,
Так искренний я плач несу тебе и мертву,-
Ты миро слез моих, сладчайша тень, прими;
Последний мой к тебе из гроба глас вонми;
Уважь меня еще, дозволь сквозь слезны токи
На гробе начертать твоем мне сии строки:
Потемкин здесь лежит, Екатеринин друг,
Не полон дней числом, бессмертен тьмой заслуг.
Октябрь 1791
(1 votes, average: 5,00 out of 5)