Железной лапой сжав до хруста
Несокрушенный Ленинград,
Враг обращал аллеи в пустошь,
А рай земной — в кромешный ад.
Лицей — убежище поэта,
И парк, что дорог был ему, —
Все, все, что было им воспето,
Стонало в прахе и в дыму.
Свалив скульптуры и колонны,
Чужую славу обобрав,
Двоих, игрою упоенных,
В металле вечном воплощенных,
Уже тащили в переплав.
И конвоир на эту свалку
Косился в ужасе подчас,
Как будто юноша не в свайку,
А в каску целил избочась,
И в русском жесте непокорном,
С испугу чувствуя подвох,
Орал он статуе безмолвной,
Как партизану: — Хэндэ хох!
…Они обшарили каналы,
Руины, склады и углы.
Все, что сыскали, — оскверняли,
Все разбивали, что смогли.
Они творили святотатство,
Справляя дьявольский банкет.
И вдруг раздался вопль злорадства:
— О! Вот великий их поэт!
А он стоял, величья полон,
Прекрасен, радостен и прям,
И, чуть усмешливо спокоен,
Взирал на этот стыд и срам.
И будто видя в том опасность
В огне блокадного кольца,
Приговорили к смертной казни
Враги бессмертного певца.
Они глумились оголтело,
То ль от бессилья, то ль спьяна,
И пули впаивали в тело,
И бронза пела, как струна.
И пулю в пулю ставил снайпер
В бреду душевной пустоты,
И с кленов дождь слезами капал,
Склоняя в трауре листы…
Стреляли злобно, били метко
Поэту в сердце и в чело.
А мысль его была бессмертна,
А сердце — вечностью жило.
Прошло. И муки, и печали
Отомщены уже сполна.
И снова Пушкин привечает
Потомков новых племена.
Зачем трудился реставратор!
Поэт и так остался жив.
Зачем он медные заплаты
На эти раны наложил!
У тех, кто в парк с беспечным смехом
Придет, спокойствием дыша,
От ран поэта вечным гневом
Пусть обагрилась бы душа!
(2 votes, average: 5,00 out of 5)