Снова в печке огонь шевелится, Кот клубочком свернулся в тепле, И от лампы зеленой ложится Ровный круг на вечернем столе. Вот и кончены наши
Стихотворения поэта Рождественский Всеволод Александрович
Колючие травы, сыпучие дюны И сосны в закатной туманной пыли, Высокие сосны, тугие, как струны На гуслях рапсодов латышской земли. За ними взбегает Янтарное
Мне снилось… Сказать не умею, Что снилось мне в душной ночи. Я видел все ту же аллею, Где гнезда качают грачи. Я слышал, как
В коридоре сторож с самострелом. Я в цепях корсара узнаю. На полу своей темницы мелом Начертил он узкую ладью. Стал в нее, о грозовом
Три окна, закрытых шторой, Сад и двор — большое D. Это мельница, в которой Летом жил Альфонс Доде. Для деревни был он странен: Блуза,
(7 августа 1921) Обернулась жизнь твоя цыганкою, А в ее мучительных зрачках Степь, закат да с горькою тальянкою Поезда на запасных путях. Ты глазами,
Если не пил ты в детстве студеной воды Из разбитого девой кувшина. Если ты не искал золотистой звезды Над орлами в дыму Наварина, Ты
Мне не спится. На Неве смятенье, Медь волны и рваная заря. Мне не спится — это наводненье, Это грохот пушек, вой завода И такая,
Ничего нет на свете прекрасней дороги! Не жалей ни о чем, что легло позади. Разве жизнь хороша без ветров и тревоги? Разве песенной воле
(Волховский фронт) Средь облаков, над Ладогой просторной, Как дым болот, Как давний сон, чугунный и узорный, Он вновь встает. Рождается таинственно и ново, Пронзен
Идти густыми коноплями, Где полдень дышит горячо, И полотенце с петухами Привычно кинуть на плечо, Локтем отодвигать крапиву, Когда спускаешься к реке, На берегу
Просторная веранда. Луг покатый. Гамак в саду. Шиповник. Бузина. Расчерченный на ромбы и квадраты, Мир разноцветный виден из окна. Вот посмотри — неповторимо новы
1 Через Красные ворота я пройду Чуть протоптанной тропинкою к пруду. Спят богини, охраняющие сад, В мерзлых досках заколоченные, спят. Сумрак плавает в деревьях.
Чуть пламенело утро над Багдадом, Колеблемое персиковым ветром, Когда калиф Абу-Гассан Девятый, Свершив положенное омовенье, Покинул душной спальни полумрак. Он шел садами, раздвигая лозы,
День угасал, неторопливый, серый, Дорога шла неведомо куда,- И вдруг, под елкой, столбик из фанеры — Простая деревянная звезда. А дальше лес и молчаливой
Ну что ж! Простимся. Так и быть. Минута на пути. Я не умел тебя любить, Веселая,- прости! Пора быть суше и умней… Я терпелив
На закате мы вышли к стене карантина, Где оранжевый холм обнажен и высок, Где звенит под ногой благородная глина И горячей полынью горчит ветерок.
«Ich grolle nicht…» Глубокий вздох органа, Стрельчатый строй раскатов и пилястр. «Ich grolle nicht…» Пылающий, как рана, Сквозистый диск и увяданье астр. «Ich grolle
«Добрый Санчо, нет тебя на свете, Да и я давно уж только тень, Только книга с полки в кабинете, Вымысел ламанчских деревень. В кирпичах
Миновав и решетки и стены, Оглушенный внезапным свистком, В ослепительный полдень арены Он одним вылетает прыжком. И, охвачен неистовым светом, Под назойливо стонущий джаз,
Не в силах бабушка помочь, Царь недоволен, власти правы. И едет он в метель и ночь За петербургские заставы. Еще стучит ему в виски
Пламенеющие клены У овального пруда, Палисадник, дом зеленый Не забудешь никогда! Здесь под дубом Вальтер Скотта, Вдохновителем баллад, В день рожденья вы, Шарлотта, Разливали
Пыльное облако разодрав, Лишь на одно мгновенье Выглянут горы — и снова мгла, Мутной жары круженье. Гнутся акации в дугу. Камешки вдоль станицы С
Когда мы сойдемся за круглым столом, Который для дружества тесен, И светлую пену полнее нальем Под гул восклицаний и песен, Когда мы над пиршеством
От дремучих лесов, молчаливых озер И речушек, где дремлют кувшинки да ряска, От березок, взбегающих на косогор, От лугов, где пылает рыбачий костер, Ты
«Неволи сумрачный огонь, Разлитый в диком поле, Ложится на мою ладонь, Как горсть земли и соли. Растерта и раскалена Колючими ветрами, Она сейчас похожа
«Юную стройновысокую пальму я видел однажды…» Одиссея, песнь VI «Далеко разрушенная Троя, Сорван парус, сломана ладья. Из когда-то славного героя Стал скитальцем бесприютным я.
Памяти А. С. Грина Пристанем здесь, в катящемся прибое, Средь водорослей бурых и густых. Дымится степь в сухом шафранном зное, В песке следы горячих
Не отдавай в забаву суесловью Шесть этих букв, хотя к ним мир привык. Они — огонь. «Любовь» рифмует с «Кровью» Приметливый и мудрый наш
Среди балтийских солнечных просторов, Над широко распахнутой Невой, Как бог войны, встал бронзовый Суворов Виденьем русской славы боевой. В его руке стремительная шпага, Военный
Третий день идут с востока тучи, Набухая черною грозой. Пробормочет гром — и снова мучит Землю тяжкий, беспощадным зной, Да взбегают на песок колючий
Сух и прям, в изодранном бешмете, С серым лопухом на голове, Он стоит, как сосны на рассвете, В ледяной сверкающей траве. Верному клинку не
Памяти Ларисы Рейснер — спутницы университетских дней От наших дружб, от книг университета, Прогулок, встреч и вальсов под луной Шагнула ты, не дописав сонета,
Там, где рвался сизый ситец О гранит и известняк, Где сквозь пену Ненасытец Высил каменный костяк, Где отроги Прикарпатья На клыки, как дикий вепрь,
Две бортами сдвинутых трехтонки, Плащ-палаток зыбкая волна, А за ними струнный рокот тонкий, Как преддверье сказочного сна. На снегу весеннем полукругом В полушубках, в
Чуть солнце пригрело откосы И стало в лесу потеплей, Береза зеленые косы Развесила с тонких ветвей. Вся в белое платье одета, В сережках, в
Долго в жилах музыка бродила, Поднимая темное вино… Но скажи мне, где все это было, Где все это было, так давно? Свет погас, и
Я помню этот светлый дом… Его бетонная громада Глядела верхним этажом В простор Таврического сада, А третье от угла окно, Поймав заката отблеск алый
Есть правдивая повесть о том, Что в веках догоревшие звезды Все еще из пустыни морозной Нам немеркнущим светят лучом. Мы их видим, хотя их
Скользкий камень, а не пески. В зыбких рощах огни встают. Осторожные плавники Задевают щеки мои. Подожди… Дай припомнить… Так! Это снится уже давно: Завернули
На палубе разбойничьего брига Лежал я, истомленный лихорадкой, И пить просил. А белокурый юнга, Швырнув недопитой бутылкой в чайку, Легко переступил через меня. Тяжелый
Ванька-встанька — игрушка простая, Ты в умелой и точной руке, Грудой стружек легко обрастая, На токарном кружилась станке. Обточили тебя, обкатали, Прямо в пятки
Распахнув сюртук свой, на рассвете Он вдыхал все запахи земли. Перед ним играли наши дети, Липы торжествующе цвели. Бабочки весенние порхали Над его курчавой
В родной поэзии совсем не старовер, Я издавна люблю старинные иконы, Их красок радостных возвышенный пример И русской красоты полет запечатленный. Мне ведома веков
Я не хочу крошить по мелочам Священный хлеб отеческих преданий. Еще в пути он пригодится нам, Достоин он сыновней нашей дани. Отцы ведь были
Ты у моей стояла колыбели, Твои я песни слышал в полусне, Ты ласточек дарила мне в апреле, Свозь дождик солнцем улыбалась мне. Когда порою
Вот она — молодая награда За суровые дни и труды! Мы, былые бойцы Ленинграда, В честь побед разбивали сады. Мы сажали их в грозные
Неудержимо и неумолимо Они текут — часы ночей и дней — И, как река, всегда проходят мимо Тех берегов, что сердцу всех родней. «Река
1. Варфоломей Растрелли Он, русский сердцем, родом итальянец, Плетя свои гирлянды и венцы, В морозных зорях видел роз румянец И на снегу выращивал дворцы.
С приподнятой мордой сторожкой Медведь у меня на окне С растянутой в лапах гармошкой Уселся на низеньком пне. Родная в нем есть неуклюжесть, И