Занесло и меня, чуть расслабились власти, в Толедо. Здесь ковались кинжалы с кастильской зари до обеда. И с обеда до ночи кастильской, надменны и
Стихотворения поэта Ряшенцев Юрий Евгеньевич
Морской зарей морочил Крым, и зелен был, и розов… «Не надо быть в любви вторым», — сказал один философ, имея между тем ввиду, что
Луврский каталог цветаст и глянцев. Вспомнил зал, в котором, за толпой, скромен среди ярких итальянцев, Леонардо темно-золотой. Если в жилах кровь, а не водица,
В крепком доме, где у всех забота, чтобы был ты счастлив и здоров, страшное предчувствуется что-то: близкое крушение миров. А в какой-нибудь лихой палатке
Ослик, розоватый на закате, пристально уставился в бурьян. Парус, не последний на регате, мельтешит, гордыней обуян. Господи, как ярко и наглядно явлено несходство их
Куда ты подевался, Борька Котов, когда твой прах мы предали земле? Английский мат дворовых полиглотов, полеты рок-певиц на помеле, родные наши Жилин и Костылин,
В пространстве Лувра, Нотр-Дама или другом — не вспомнить мне — я встретил ябеду Адама на старом буйном полотне. Господь гремел, предавшись гневу: —
Уводят Коленьку по летнему двору. Ну, не успел он взять ларек — его уж взяли. Наш участковый — как котлета на пару: пыхтит, пыхтит,
Артист Линьков прошел служебным ходом. Его талант, не признанный народом, готов был волновать и удивлять. И он, со всею щедростью таланта, уже вживался в
Так неожидан был и нов акцент тбилисских воробьев. В сомненье: что за птица? — я наблюдал черты страны, где лица женские скромны, горды мужские
Слава богу, что из нас никто не вправе обозвать немалый век свой черным днем. Мимоходом лишь подумаем о славе, а ни пальцем для нее
Мне сначала хотелось увидеть его. Но потом март науськал прислушаться к птичьему свисту… Если правда, что мальчиком Марк наблюдал за Христом, лишь труднее работалось
Своих бы не узнали брадобреи, что прежде стригли Ямну и Пиррей: ведь златокудры греки и евреи! И грек сегодня черен, и еврей. История обуглила
Выбор ленты сделан. Но пора и знать: глаза у страха-то — узки. Желтый и пунцовый самураи на мосту сойдутся и — в куски! Дереву
Всю прелесть январского моря не помня уже наизусть, я помню, что этой зимой я был счастлив с природой. И пусть, пусть жизнь неразлучна с
Агнец Ивана Жулидова бел, как туман, тихо лежащий за старицей ближе к Уралу. Завтра с рассветом зарежет ягненка Иван… В небе станицы смеркается мало-помалу.
Тяжелы проклятия у грозы, а вот арка радуги так легка. Слюдяное крылышко стрекозы — лишь на миг, а кажется — на века. О, раздумье
Потускнели озера. И солнце к земле охладело. Но внезапный сквозняк предпокровский чарующ, немыслим! Для чего же даровано мне это дикое тело? Для чего —
Я поспорил с веселым буддистом. Он упрямо стоял на своем: дух мой будет счастливым, лучистым, с предыдущим простясь бытием. Я сказал: — Но товарищей
У пегой коровы, похожей на карту Европы, покрытой снегами, такой недоверчивый взгляд. Какие кровавые бойни, какие потопы в коровиной памяти генной живут и грозят?