Иволга свищет в пустынном лесу. Красную девицу молодец ищет. Горькую жизнь я один не снесу. Молодец плачет, а иволга свищет. Что ты там, глупая
Стихотворения поэта Садовской Борис Александрович
В груди поэта мертвый камень И в жилах синий лед застыл, Но вдохновение, как пламень, Над ним взвивает ярость крыл. Еще ровесником Икара Ты
Вижу: ты сидишь в постели, Распустила волоса. За стеною свист метели И колдуний голоса. Ждет метла тебя у печки, И камин разинул рот. У
Будто у Купера или Жюль Верна Вижу себя я в пустыне горячей. Пальмы, кустарники, коршун и серна. Кто-то под белой палаткою плачет. С красным
Ах! Опять наплывает тоска, Как в ненастье плывут облака. Но томящая боль не резка, Мне привычна она и легка. Точит сердце тоска в тишине,
Видел я во сне Сумрачный вокзал. В розовом огне И буфет и зал. Пусто все вокруг. Мы с тобой одни. Воротились вдруг Молодые дни.
Мой скромный памятник не мрамор бельведерский, Не бронза вечная, не медные столпы: Надменный юноша глядит с улыбкой дерзкой На ликование толпы. Пусть весь я
Черные бесы один за другим Долго кружились над ложем моим. Крылья костлявые грудь мне терзали, Когти железные сердце пронзали И уносили в безвидную мглу
Тарарабумбия, Сижу на тумбе я, Домой не двинусь я – Там теща ждет меня. Боюсь изгнания, Волосодрания. Такая участь суждена, Когда ученая жена! Тарарабумбия,
Екатерину пел Державин И Александра Карамзин, Стихами Пушкина был славен Безумца Павла грозный сын. И в годы, пышные расцветом Самодержавных олеандр, Воспеты Тютчевым и
Ты вязнешь в трясине, и страшно сознаться, Что скоро тебя засосет глубина. На что опереться и как приподняться, Когда под ногой ни опоры, ни
Как жароцвет Чугуевских степей, Как синие стожары ночи южной, Живут и пламенеют силой дружной Созданья кисти сказочной твоей. Пусть сыплется на кудри иней вьюжный:
Люблю я вечером, как смолкнет говор птичий, Порою майскою под монастырь Девичий Отправиться и там, вдоль смертного пути, Жилища вечные неслышно обойти. Вблизи монастыря
Заборы, груды кирпича, Кривые улицы, домишки И за собором каланча С уснувшим сторожем на вышке. Здесь сорок лет что год один. Не знают люди
Млечный Путь дрожит и тает, Звезды искрятся, дыша, И в безбрежность улетает Одинокая душа. В ледяном эфире звонко Трепетанье белых крыл: Это светлый дух
Октябрь застыл, угрюм и черносинь. В затишьи мрачных и немых пустынь Над площадью унылой городка Тоскою ночь нависла — ночь-тоска. Спят будки, облетевший сад
Там, где елки вовсе близко Подошли к седому пруду И покрыли тенью низкой Кирпичей горелых груду, Где ручей журчит и блещет Серебряною игрушкой, Жил
В глухом бору на перекрестке Плывет, дымясь, вечерний мрак. Объятья сосен злы и жестки. Пасть черную раскрыл овраг. Кого окликнуть? Кто поможет Дорогу верную
Серый, украдкой вздыхая, Август сошел на поля. Радостно ждет, отдыхая В пышном уборе, земля. Август суровый и хмурый, Неумолимый старик, Приподымает понурый И отуманенный
Пробило три. Не спится мне. Вставать с постели нет охоты. Луна на трепетной стене Рисует окон переплеты. Обоев дымчатый узор Дает таинственные знаки. В