К началу войны европейской Изысканно тонкий разврат, От спальни царей до лакейской Достиг небывалых громад. Как будто Содом и Гоморра Воскресли, приняв новый вид:
Стихотворения поэта Северянин Игорь
Весеннее! весеннее! как много в этом слове! Вы, одуванчики, жасмины и сирень! Глаза твои! глаза! они как бы лиловей Они сиреневей в весенний этот
Поет Июнь, и песни этой зной Палит мне грудь, и грезы, и рассудок. Я изнемог и жажду незабудок, Детей канав, что грезят под луной
На искусственном острове крутобрегого озера Кто видал замок с башнями? Кто к нему подплывал? Или позднею осенью, только гладь подморозило, Кто спешил к нему
Лишь гении доступны для толпы! Ho ведь не все же гении — поэты?! Не изменяй намеченной тропы И помни: кто, зачем и где ты.
Выйди в сад… Как погода ясна! Как застенчиво август увял! Распустила коралл бузина, И янтарный боярышник — вял… Эта ягода — яблочко-гном… Как кудрявый
Правительство, когда не чтит поэта Великого, не чтит себя само И на себя накладывает вето К признанию и срамное клеймо. Правительство, зовущее в строй
Море любит солнце, солнце любит море… Волны заласкают ясное светило И, любя, утопят, как мечту в амфоре; А проснешься утром — солнце засветило! Солнце
Она вошла в моторный лимузин, Эскизя страсть в корректном кавалере, И в хрупоте танцующих резин Восстановила голос Кавальери. Кто звал ее на лестнице: «Manon?»
Это было у моря, где ажурная пена, Где встречается редко городской экипаж… Королева играла — в башне замка — Шопена, И, внимая Шопену, полюбил
О, знаю я, когда ночная тишь Овеет дом, глубоко усыпленный, О, знаю я, как страстно ты грустишь Своей душой, жестоко оскорбленной!.. И я, и
Прах Мирры Лохвицкой осклепен, Крест изменен на мавзолей,- Но до сих пор великолепен Ее экстазный станс аллей. Весной, когда, себя ломая, Пел хрипло Фофанов
Элегантная коляска, в электрическом биенье, Эластично шелестела по шоссейному песку; В ней две девственные дамы, в быстротемпном упоеньи, В ало-встречном устремленьи — это пчелки
Разбор собратьев очень труден И, согласитесь, щекотлив: Никто друг другу не подсуден, И каждый сокровенным жив… Но не сказать о них ни слова —
Он в жизнь вбегал рязанским простаком, Голубоглазым, кудреватым, русым, С задорным носом и веселым вкусом, К усладам жизни солнышком влеком. Но вскоре бунт швырнул
Не странны ли поэзовечера, Бессмертного искусства карнавалы, В стране, где «завтра» хуже, чем «вчера», Которой, может быть, не быть пора, В стране, где за
О вы, размеры старые, Захватанные многими, Банальные, дешевые, Готовьте клише! Звучащие гитарою, И с рифмами убогими — Прекраснее, чем новые, Простой моей душе. Вы
Бледнел померанцевый запад, В горах голубели туманы, И гибко, и цепко сплетались В объятьях над вами лианы. Сквозь кружева листьев ажурных Всплывали дворцов арабески,
Как мечтать хорошо Вам В гамаке камышовом Над мистическим оком — над бестинным прудом! Как мечты — сюрпризерки Над качалкой грезерки Истомленно лунятся: то
1. Октава От вздохов папирос вся комната вуалевая… Свой абрис набросал на книге абажур. В вазетке на столе тоскует роза палевая, И ветерок ее