Стихотворение "Сказка" Кондратковская Нина Георгиевна

В тридевятом царстве-государстве
Мальчика крестьянка родила.
Добрая волшебница на счастье
Добрые дары ему дала.
От небес таланта попросила,
От лесов и речек красоты,
От людей терпения да силы,
От полей сердечной доброты.
Но колдун, кощеево отребье,
Налетел и, плевелы соря,
Колыбель обвил железной цепью
И сказал:
— А это — от царя.
Матушка сыночку улыбнулась:
Может, вправду вырастит орла,
Да цепей кощеевых коснулась,
Услыхала звяк — и померла.
Сироте не место в теплой хате.
Ветром чесан, дождичком помыт,
Смалу в барском доме на подхвате,
Хоть не больно сыт, да больно бит.
Не ленивый и не супротивный,
А в повадках вроде все не так:
День-деньской глазеет на картины
И людей срисовывать мастак.
А когда в семи верстах артелью
Мастера расписывали храм,
Как шальной, он целую неделю
К богомазам бегал по утрам.
Мир чудес — то благостный, то страшный,
С головой мальчонку полонил,
А к нему приглядывался старший:
— Как зовут тебя?
— Меня-то? Нил.
— Ну, а чей же ты?
— Господский, знамо.
— А сюда кто манит калачом?
Взяли на смех:
— Лезь, работай с нами!
— Я смогу! Я только не учен!
Старику мальчонка полюбился:
Одержим, с такого будет прок.
Пригляделся, с барином срядился
Обучить, а там и на оброк.
Да как взял его в хомут да в шоры,
Засупонил, подтянул узду
И погнал — все в гору, в гору, в гору
От страды на новую страду.
Наставлял, кидая в жар и трепет,
Словно гвозди, всаживал слова:
— Мастерство бесстрастия не терпит,
Всяко дело выстрадай сперва.
Да беги от праздного веселья,
Милосердьем душу береди,
Не касайся до хмельного зелья,
Не блажи, на девок не гляди.
И еще внушал:
— За все ответствуй,
От мирских соблазнов отрекись,
Свой талант великой правдой пестуй,
Сердцем грей податливую кисть!
Не тянулся Нил к житью иному,
А терпел, работал и терпел.
К богомазу, как к отцу родному,
Всем сиротским сердцем прикипел.
Называл его заглазно батей.
Не сказал ни слова поперек.
Был суров, но справедлив Игнатий
И от скверны Нила уберег.
Грамотеем сделал, книгочеем,
Сам до книг охочий богомаз,
А в избе убогой, как в пещере,
И в застолье — хлебушко да квас.
Взять бы да порадовать парнишку,
Хоть чуток заробленного дать, —
Так ведь все до грошика в кубышку
Клал старик, от скупости, видать.
А чтобы с дружками на гулянку —
Где уж: без поддевки, без сапог!
Сдал урок — и снова в ту же лямку,
И уже не тянет за порог.
Да и дело спорилось, манило,
А работа всласть не тяжела:
Тронул охру, киноварь, белила —
И под кистью сказка ожила.
Шибче время закрутило спицы,
И уже заказам нет числа.
Рос оброк — и слава живописца
Родилась, окрепла, возросла.
А писал он молодых и старых,
И купцов дородных, и господ,
Важных барынь, продувных гусаров,
Духовенство и чиновный сброд.

Раз вдова, помещица, прислала
Лошадей. Сынок ее, корнет,
За отчизну пал. Но что ей слава!
Ни могилки, ни портрета нет.
— Нарисуешь, бог тебе поможет.
Что скажу — на холст переноси…
Он — пригож…
Да мало ли пригожих
Сыновей у матушки Руси!
И художник то штрихом, то цветом
Подбирал глаза, улыбку, бровь.
А меж делом, под весенним светом
Молодая заиграла кровь.
Барыня сиротку воспитала
Для услуг. Да так, чтобы она
И романы на ночь ей читала,
И была учтива и скромна.
И таскала барыня, скучая,
День и ночь служанку за собой:
— Неонилка! Завари-ка чаю!
— Неонилка, выдь да песню спой!
— Почитай на сон. А утром рано
Ехать в город ты со мной должна…
Лучше б не читать ей тех романов,
Если крепостною рождена!
Как же юным под сиротской стужей
Не услышать сердца перебой
И не протянуть друг другу души,
Рабской породненные судьбой!
А весна охапкой, не по горсти
Им тянула в окна, не стучась,
Белые жасминовые грозди
И листвы затейливую вязь.
И писала этой тайной вязью
Вечно молодые письмена
О любви и о неверном счастье,
Что короче, чем сама весна.
А работа шла. Портрет гусара
Живописец выполнил, как мог,
И, когда закончил, мать сказала:
— Ты вернул мне сына, видит бог!
Прослезилась, отблагодарила,
Расплатилась. Подали коня,
И шепнул тихонько Неониле
Он два слова:
— Ожидай меня.
И домой как вихрь.
А дома — горе.
Слег старик, на лбу холодный пот.
Хворый, он зачем-то ездил в город,
А теперь лежит, кончины ждет.
Непривычно ласково приветил:
— Сядь, сынок, поведай, не таи —
Что на сердце… Я давно приметил
Все печали скрытые твои.
И прервал признанье:
— Знаю, знаю…
Не мечи словами, как казной.
Неонила — девка крепостная,
Да и ты покамест крепостной.
Боже правый! Нил да Неонила —
Два раба — невеста и жених!..
И рука, слабея, осенила
На прощанье… Сын к руке приник.
Глубоко глаза ушли в глазницы,
Отчий взор был темен и колюч,
— Дай шкатулку мне из-за божницы.
Отстегни с цепочки медный ключ…
Завещаю! Вот твое наследство.
Береги шкатулку. А пока…
Смерть за дверью… Надо оглядеться…
Позови…
— Кого, отец?
— Попа.

Отошел. Земле предали тело,
Разошлись, толкуя кто о чем,
И тогда отцовский дар несмело
Нил достал и отворил ключом.
Пустота! Один бумажный свиток,
Медяки да горстка серебра.
И трудились вроде не в убыток,
А поди ж, ни денег, ни добра.
Развернул бумагу при лампаде.
«Хоть скупился старый богомаз, —
Думал он, листок рукой разгладив, —
А меня от скупости упас».
Вдруг на свитке задрожали буквы
И сургуч запрыгал на шнуре:
— Вольная!
Так вот зачем так скупо
Жил старик в глухой своей норе!
Записал: «Игнатьев Нил, художник».
Он — свободен, эка благодать!
Он теперь потрудится, как должно,
Чтоб и ей, любимой, волю дать.
Он спешит к невесте, как на свадьбу,
Напрямик, по рощам, по логам…
Вот усадьба. Он скорей — в усадьбу,
К ней. И вместе — барыне к ногам.
Барыня, не гневаясь, толково,
Тихо так:
— Сильна у вас любовь.
Неонилку отпустить готова
От нужды за тысячу рублев.
Не чернавка девка, мастерица,
Обхожденье знает и умна,
Статью и обличьем — царь-девица,
Ей две тыщи — верная цена.
Усадила, чай подать велела:
— В память сына рада вам помочь.
Слушай, Нил Игнатьев, слушай дело.
Графу нужен мастер…

…В ту же ночь
Мчался, как за собственною тенью,
С красками в мешке да с посошком,
Пересек до графского именья
Чуть не полгубернии пешком.
А чего наслушался дорогой!
Граф распутен, зверем зверь на вид,
Дюже норовистый, дюже строгий,
А коль угодишь — озолотит!
Доложили. Граф сказал:
— Наслышан,
Может, мне с тобой и повезло.
Если в спальне потолок распишешь,
Дашь искусство, а не ремесло, —
Тысячи рублей не пожалею.
А за недостойную мазню,
Как твоих предшественников, — в шею,
А не то в три шеи прогоню.
Нил помост готовит: «Все исполню!»
Прихотлив изысканный заказ,
Но душа поет: люблю и помню,
Будь рука верна и точен глаз!
На плафоне, на жемчужной пене
Афродита, вся озарена,
Среди волн, ласкающих колени,
Быть живой, пленительной должна.
Чтоб рассвет касался нежной кожи
И едва полуоткрытых уст,
Чтобы старый граф на мягком ложе
Молодел в истоме нежных чувств.

Цепи дней наковывали звенья,
Нил молил богиню: оживи!
Призывал от бога вдохновенье,
А оно явилось от любви.
И черты любимой проступили
Красотой небесной и земной.
Из покоев вынесли стропила,
Граф сказал:
— Прелестно! Долг — за мной.
И богиня, и амуры с лютней,
Как живые. Тысячу — плачу.
Значит, в понедельник пополудни
Будь в конторе. Я оповещу.
Да не гни, не гни поклоны сдуру,
Заслужил награду. Но скажи:
Где ты взял столь дивную натуру?
И ответил мастер: — Из души…
Рассчитал конторщик в понедельник
Уж под вечер. Поздняя пора,
Мало ли охотников до денег,
Надо ждать в каморке до утра.
Отмокают кисти в керосине,
Бурой кровью оплывает крон.
Нил — богатый, вольный сын России —
На чурбак садится, как на трон.
Над его душой, свободной, гордой,
Первый раз не занесен топор,
И в людской, за тонкой переборкой,
Ловит он ленивый разговор:
— Слышь, за девкой подали карету…
— За две тыщи кралю приволок…
— Так девица, сказывают, эта,
Что маляр навел на потолок.
— Где сыскали?
— В деревеньке дальней.
— Граф велит — найдут из-под земли…
— Скоро поведут в опочивальню…
— Слышь ты? Воет.
— Значит, повели.
Нил рванулся. Да ведь слуги всюду —
Изуверству графскому заслон.
С керосином он схватил посуду,
Ужасом смертельно опален,
И плескал он, и свечу — к гардине,
И сквозь пламя — в спальню. В тот же миг
Огненные кисти — по картине,
По алькову… Дым, смятенье, крик…
Вот — она! Схватил, нащупал створки —
И в окно, в кусты колючих роз.
Дальше — в парк, ярами, по задворкам…
В барский дом бесчувственную внес
И склонился к барынину креслу,
Девушку на коврик положа.
Подал деньги:
— Вот вам за невесту,
А жених зарезан без ножа.
Охала старуха поначалу,
Покаянно колотила в грудь,
Перед образами обещала
Графу деньги грешные вернуть.
Но, увидя девушку живою,
Рассудила делом да ладом:
— Неонила будет жить со мною,
А тебе закрою двери в дом.
Поджигатель ты или убийца,
И пытать про то не стану я,
Не обижу девку-голубицу,
Ты ж ступай — и бог тебе судья!
Но не бог судьбу под корень срезал —
Догнала кощеева рука.
Скорый суд, кнуты, клеймо, железа,
Тракт, Сибирь, могила рудника.
А потом гремел завал в забое,
Выносили мертвых как дрова.
Он один заплакал — не от боли,
От того, что позабыл слова.
Он бежал от вечной ночи к свету,
Да попал сюда, в подземный зал…

Девочке отшельник сказку эту
Страшную, как правда, рассказал.
— А конец-то где? Где свадьба, дедо?
В сказке надоть мед и пиво пить.
— Есть конец, да мне пока неведом.
— Он хороший?
— Всякий может быть.
А у Нюрки самоцветным градом
Слезы так и высветили тьму.
— Что, сестренка, пожалела брата?
Счастья хочешь брату своему?
Затянула косыньки тугие
Косоплеткой, свитой из тряпья:
— Не-е, не брат он. У меня другие,
Не из богомазов братовья.
Клим, старшой, в солдатчине загинул,
Степшу придавило, он горбат,
Трошеньку-младенчика — в могилу
Закопали…
— Значит, Нил — твой брат!
И его не надобно чураться,
И за вас клеймо горит на нем.
Просто мы с тобой про наше братство
Поздно, очень поздно узнаем.
Дуб единый, огружая ветви,
По земле рассеял семена.
Дети и детей потомков дети —
Братья, если Родина одна.
В первородном черноземном слое
Корни у тебя и у меня.
Мы — в родстве,
Немыслимо иное,
Мы — родня, великая родня.
Память наша — в будущее вера.
Сквозь нее в бессмертие взгляни
И следы Игнатьевской пещеры
Сохрани для будущей родни.



1 Star2 Stars3 Stars4 Stars5 Stars (1 votes, average: 5,00 out of 5)
Вы сейчас читаете стих Сказка, поэта Кондратковская Нина Георгиевна