Я полмира почти через злые бои
прошагал и прополз с батальоном,
а обратно меня за заслуги мои
с санитарным везли эшелоном.
Подвезли на родимый порог, —
на полуторке к самому дому.
Я стоял — и немел, а над крышей дымок
поднимался не так — по-другому.
Окна словно боялись в глаза мне взглянуть.
И хозяйка не рада солдату —
не припала в слезах на могучую грудь,
а руками всплеснула — и в хату.
И залаяли псы на цепях.
Я шагнул в полутемные сени,
за чужое за что-то запнулся в сенях,
дверь рванул — подкосились колени.
Там сидел за столом, да на месте моем,
неприветливый новый хозяин.
И фуфайка на нем, и хозяйка при нем, —
потому я и псами облаян.
Это значит, пока под огнем
я спешил, ни минуты не весел,
он все вещи в дому переставил моем
и по-своему все перевесил.
Мы ходили под богом, под богом войны,
артиллерия нас накрывала,
но смертельная рана нашла со спины
и изменою в сердце застряла.
Я себя в пояснице согнул,
силу воли позвал на подмогу:
«Извините, товарищи, что завернул
по ошибке к чужому порогу».
Дескать, мир да любовь вам, да хлеба на стол,
чтоб согласье по дому ходило…
Ну, а он даже ухом в ответ не повел,
вроде так и положено было.
Зашатался некрашенный пол,
я не хлопнул дверьми, как когда-то, —
только окна раскрылись, когда я ушел,
и взглянули мне вслед виновато.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)