Одинок, как морская ракушка среди гаек стального завода. Как часы под названьем «кукушка» средь лесного живого народа. Как колодец глубокий-глубокий, позабытый на дне океана.
Стихотворения поэта Солнцев Роман Харисович
Снег выпал – как в праздник счастливый билет! Он чудный… Он, знаете, белый, из снега! Он выпал. На Марсе споткнулся поэт… А снег на
Хотелось жизнью легкою пожить, да сборы долги… Магнитофонной пленкою обмотаны все елки… Тропа была не узенькой, но замерло кочевье. Умолкнувшею музыкой опутаны деревья…
Это счастье – день слепящий над мостками, над водой, не во сне, а настоящий, весь просверленный пчелой. И твоя, твоя живая тайна, девушка… она
На закате, средь серых клубов, синих ядер и красного пыла, над землей, над страной городов это облако белое плыло. На углу продавался задешево язь,
Холодные, как изваянья, и глупые, как воробьи, загадочные созданья – о женщины не мои! Одна, которой я верен, понятна, как день без вина… А
«Тяжела ты, шапка Мономаха!..» – слышу среди всяческой лузги. Ну, а Мономахова рубаха? Да и, прямо скажем, сапоги? Ты попробуй, посиди, поцарствуй… Что там
От города тянуло смрадом, тем ядом химии, теплом, когда нет места ни дриадам, ни феям в свете голубом. Когда к тебе приносят на дом
Ждал унижения, что ли, хоть виноват был сам. Лязгнуло! Мимо окон поплыла ты, как зимняя ветка… Чтоб хоть видеть тебя еще, я сквозь вагоны
Сидишь в ночи, в сердцах сломав перо. Ты с истиною не играешь в жмурки. Ты видел человеческую кровь не только в поликлиниках, в мензурке…
Столько лет проникаем друг в друга – Бог нам в помощь, слова и глаза… Но порою так страшно, так трудно – ты чужая –
О, сколько по углам России клянущих скучное житье, поверивших в чины большие, в предназначение свое! Все временно, по мыслям вашим: и этот дымный городок,
Вот и нет Астафьева Виктора – так себя он в шутку называл. И не будет на земле повтора – это все же не лесоповал.
Как говорится, еду с ярмарки. Уже давно за пятьдесят… Не для меня литые яблоки в садах за ситцами горят. Не для меня играет музыка
Этот человек наставил на полях моих стихов карандашом тоненькие вопросительные знаки. И я боюсь теперь на тетрадке резать мой черный хлеб. Мне кажется, я
Перо потяжелее якоря. Спать не могу. Как службу мне нести?.. Я в зоне пострашнее лагеря – я в зоне ненависти. За то, что годы
Корявые и злобные слова – пора их сжечь. Пусть будет как земля и как трава простая речь. Любой ребенок верно говорит: Звезда. Вода. А
Мы жили средь глухих берлог, где прель, малина, совы, сырых теней наискосок тяжелые засовы, мы жили средь отвесных рек и красных павших сосен… Мы
– Что ты увидел, скорей расскажи. – Да ведь и ты не слепой?! – Но интересней послушать про жизнь. В книге прочесть роковой. –
В пальтишке старомодном, рыжем стояла ты в дверях ларька. И ростом показалась ниже, и обувь как у мужика. Безжалостное разрушенье красы почти что неземной