Стихотворения поэта Солоухин Владимир Алексеевич

Ты текла как вода, Омывая то камни, то травы, Мелководьем блеща, На текучие струи Себя Бесконечно дробя. В наслажденье струиться Ручьи неподсудны и правы,

Задернув шторы, чтоб не пробудиться, Чтобы хранились тишь да полумгла, В рассветный час, когда так сладко спится, В своей квартире девушка спала. Но из

Скучным я стал, молчаливым, Умерли все слова. Ивы, надречные ивы, Чуть не до горла трава, Листьев предутренний ропот, Сгинуло все без следа. Где мои

Я убежден, что Исаак Ньютон То яблоко, которое открыло Ему закон земного тяготенья, Что он его, В конечном счете,- съел. То яблоко — дитя

Ревную, ревную, ревную. Одеться бы, что ли, в броню. Верну я, верну я, верну я Все, что нахватал и храню. Костры, полнолунья, прибои, И

I Сыплется песок в часах песочных. Струйка, право, тоньше волоска. Над ее мерцаньем худосочным Масса, Толща плотного песка. Я бы счел задачей невозможной Счет

1 Яблоня в нашем саду росла, Очень крепкой она была. Самой сладкой она слыла, Самым белым цветом цвела. Сучья тяжко к земле склонив, Зрели

Не прячьтесь от дождя! Вам что, рубашка Дороже, что ли, свежести земной? В рубашке вас схоронят. Належитесь. А вот такого ярого сверканья Прохладных струй,

Теперь-то уж плакать нечего, С усмешкой гляжу назад, Как шел я однажды к вечеру В притихший вечерний сад. Деревья стояли сонные, Закатные, все в

Тем утром, радостным и вешним, В лесу гудело и тряслось. Свои рога через орешник Нес молодой тяжелый лось. Он трогал пристально и жадно Струю

Молчать, молчать, ревнуя и страдая Нет, все как есть простить, Вернуть ее назад! Снимаю трубку, словно поднимаю Тяжелый камень, словно виноват. Я не хотел…

Тут и полдень безмолвен, и полночь глуха, Густо спутаны прочные сучья. Желтоглазые совы живут по верхам, А внизу — муравьиные кучи. До замшелой земли

Спугнув неведомую птицу, Раздвинув заросли плечом, Я подошел к ручью напиться И наклонился над ручьем. Иль ты была со мною рядом, Иль с солнцем

Тропа вдоль просеки лесной Бывает так отрадна взгляду, В часы, когда неистов зной, Она уводит нас в прохладу. А есть тропинка через рожь, По

В лесу, посреди поляны, Развесист, коряжист, груб, Слывший за великана Тихо старился дуб. Небо собой закрыл он Над молодой березкой. Словно в темнице, сыро

Наверное, дождик прийти помешал. А я у пустого сквера Тебя до двенадцати ночи ждал И ждал терпеливо в первом. Я все оправданий тебе искал:

У каждого дома Вдоль нашей деревни Раскинули ветви Большие деревья. Их деды сажали Своими руками Себе на утеху И внукам на память. Сажали, растили

Скоро кончится белая вьюга, Потекут голубые ручьи. Все скворечники в сторону юга Навострили оконца свои. В силу древних обычаев здешних Мы жилища готовим певцам.

Я обманул ольху. В один из зимних дней, На берегу застывшей нашей речки Я наломал заснеженных ветвей И внес в тепло, которое от печки.

(из П. Боцу) В театре этом зрители уснули, А роли все известны наизусть. Здесь столько лиц и масок промелькнули, Что своего найти я не

У глаз у твоих чистоты родниковой, Над ними, где бьется огонь золотой, Забудусь я, как над водой ручейковой, Задумаюсь, как над глубокой водой. Тебе

Я тебе и верю и не верю, Ты сама мне верить помоги. За тяжелой кожаною дверью Пропадают легкие шаги. Ты снимаешь варежки и боты,

Звучал с непонятной силой Лозунг ее простой: За свободу Франции милой, Кто любит меня — за мной! Драпают пешие воины, Смешался конников строй, А

Из-за леса, где в темно-зеленом Ярко-красным вспыхнули осины, Вышел в небо к югу заостренный, Вожаком ведомый клин гусиный. По низинам плавали туманы, Серебрясь под

Верно, было мне около году, Я тогда несмышленышем был, Под небесные синие своды Принесла меня мать из избы. И того опасаясь, возможно, Чтобы сразу

Жизнь моя, что мне делать с нею, То блеснет, то нет из-за туч. Помоложе я был цельнее, Был направлен, как узкий луч. За работу

Мне навстречу попалась крестьянка, Пожилая, Вся в платках (даже сзади крест-накрест). Пропуская ее по тропинке, я в сторону резко шагнул, По колено увязнув в

В Иванов день набраться духу И в лес идти в полночный час, Где будет филин глухо ухать, Где от его зеленых глаз Похолодеют руки-ноги

С высоких диких гор, чьи серые уступы Задергивает туч клубящаяся мгла, Чьи синие верхи вонзились в небо тупо, Она впервые в город снизошла. Ее

Разгулялся ветер на просторе, Белопенный катится прибой. Вот и я живу у синя моря, Тонущего в дымке голубой. Ни испить его, ни поглядеться, Словно

Мерцают созвездья в космической мгле, Заманчиво светят и ясно, Но люди привыкли жить на земле, И эта привычка прекрасна. Космос как море, но берег

Я вне закона, ястреб гордый, Вверху кружу. На ваши поднятые морды Я вниз гляжу. Я вне закона, ястреб сизый, Вверху парю. Вам, на меня

У вод, забурливших в апреле и мае, Четыре особых дороги я знаю. Одни Не успеют разлиться ручьями, Как солнышко пьет их Косыми лучами. Им

На потухающий костер Пушистый белый пепел лег, Но ветер этот пепел стер, Раздув последний уголек. Он чуть живой в золе лежал, Где было холодно

Новые качели во дворе. Ребятишки друг у дружки бойко Рвут из рук качельные веревки, Кто сильнее, тот и на качелях. Все же Все почти

У тех высот, где чист и вечен Высокогорный прочный лед, Она, обычная из речек, Начало робкое берет. Архар идет к ней в час рассвета,

Я к ночи из лесу не вышел, Проколобродив целый день. Уж, как вода, все выше, выше Деревья затопляла тень. Янтарь стволов и зелень хвои

Роса горит. Цветы, деревья, звери И все живое солнца жадно ждет. В часы восхода в смерть почти не верю: Какая смерть, коль солнышко встает!

Растопит солнце грязный лед, В асфальте мокром отразится. Асфальт — трава не прорастет, Стиха в душе не зародится. Свои у города права, Он в

Жить на земле, душой стремиться в небо — Вот человека редкостный удел. Лежу в траве среди лесной поляны, Березы поднимаются высоко, И кажется, что

Я слышу песню через поле, Там, где дороги поворот. Она волнует поневоле, Невольно за сердце берет. Вся чистота и вся стремленье, Вся задушевный разговор.

Дуют метели, дуют, А он от тебя ушел… И я не спеша колдую Над детской твоей душой. Нет, я не буду спорить, Делать тебе

Я в детстве был большой мастак На разные проказы, В лесах, в непуганых местах По птичьим гнездам лазал. Вихраст, в царапинах всегда И подпоясан

Что же нужно, чтоб дерево начало петь? О, поверьте, для этого нужно немало условий, Если даже его древесина красна и звонка, как медь. Допустим,

Блестит панель. По ярким лужам Гуляют зябкие ветра, Еще не время зимним стужам, Ненастью самая пора. Вкруг фонарей из тьмы дождинок Завесы желтых паутин.

Ветер Летит над морем. Недавно он не был ветром, А был неподвижным, теплым воздухом над землей. Он Окружал ромашки. Пах он зеленым летом (Зыбко

Березу, звонкую от стужи, Отец под корень подрубал. Седьмой, удар, особо дюжий, Валил березу наповал. На синий снег летели щепки, Чуть розоватые собой, А

Уже подростками мы знаем, По книгам истины уча: Лишь безответная, глухая Любовь крепка и горяча. Из тех же книжек нам известно — Она по-своему

Греми, вдохновенная лира, О том сокровенном звеня, Что лучшая женщина мира Три года любила меня. Она подошла, молодая, В глаза посмотрела, светла, И тихо

Андрею Вознесенскому Друзья, Как много условного в нашем мире. Людям, Воспитанным на васильке и ромашке, Зеленое растение под названием кактус Покажется при первом знакомстве: