Над ржавым храмом стонут журавли, Под куполом разбитым ветер свищет, Здесь воины хоробрые легли, Здесь все века столпились на кладбище. Набеги, от рассвета до
Стихотворения поэта Сорокин В. В
Беру коня судьбы я под уздцы Без суеты и лишнего испуга, Поскольку понял: в мире подлецы, Как близнецы, похожи друг на друга. Скачи, мой
Вчера я напился и как провалился, А ныне впервые на свет появился. Милы мне березы, и холм, и дорога, И радостей в жизни действительно
Пушистая, зеленая, Стремительная ель, И солнышком паленная, И гнутая в метель. Стоишь прямая, сильная, Звенишь до облаков. Вокруг земля обильная — На тысячи веков.
На деревне такая беда, Водка льется, как в речке вода. Было пять мужиков, а теперь Пять смертей, пять нетрезвых потерь. От правления за полверсты
Не миром заняты, а мириком, Задернув шторами окно. И ваша комнатная лирика Осточертела нам давно. И вы не так уж много весите, И вы
Один болван на сцене, А тысячи их в зале. И, от оваций в пене, Орут как на вокзале. И ловятся моменты, И фразы, и
Много я видел живых мертвецов: Руки их — крюки и рот — на засов. Жизнь их — сплошная мышиная робость, Мысль их — гнетущая
Почему же так трудно, так больно бывает порой, Давит дума на грудь многоскальною мертвой горой. Утешение, помощь тогда мне совсем не нужны, Ни проклятья
Мертвые не исчезают — они возвращаются. Кто в Чехии, кто в Прусси, кто в Польше. И здесь — повсюду мрамор и сирень… Солдатам нашим
Там гора, а на горе я живу анахоретом, по карельским перешейкам проползаю с муравьями, пожираю сбереженья бора, поля и моряны. Пруд, а у пруда
О, славянская наша земля, — Корень пращуров, Родины силы, Погляжу я, наплыли в поля, Будто после потопа, могилы. Я, наверно, чудак-человек, Коль не понял
Обелиски густы на селе. Край пронзили собой обелиски. В дождевой и проржавленной мгле Растворяются длинные списки. Прочитал я — и скорбно примолк: Тут, руками
Не смогу разлюбить, хоть убей, Потому что родился не черствым, Эту синюю сонность степей, Эти звезды, березы и версты. Самолет, паровоз ли, такси Наплывает
Устала Русская земля От войн, острогов и расстрелов. В труде и в горе постарела, Врагов разором веселя. Одни сыны ушли в кресты, Другие следом
Женщина эта рожать не умеет И научиться, бедняга, не хочет. Злом от нее подозрительным веет, — Все задирается, будто бы кочет. Вот бы растила
А я в страстях и думах отрезвился И, от рожденья сельского не лжив, Взглянул вокруг и резко удивился Тому, что я не выброшен и
Ни леса, ни горы не спросили, Ни равнин мерцающую синь, Почему же рекам из России Надо течь в пожарище пустынь? О, земля, славянская, родная,
До сих пор я понять не могу, Как со мною бороться врагу. Все, кто пал на войне от огня, Оживут и пойдут за меня.
Зачем столько золота вешать на грудь Поэту, Тебя мы в последний отправили путь, И — нету. Скушны твои строки реестром чинов, И слишком Нагреб,
Не надо быть умным, достаточно наглости впредь, Чтоб власть над покорным и темным соседом иметь. Не надо талантливым быть в устремленье своем, Достаточно стать
Если можешь родить, а не родишь… 1 Все торгаши к Вам льнут и торгаши, Все жулики, пройдохи-лицедеи. Они гребут азартно барыши С прилавка или
Веселый, надежный, ершистый, Распахнут до самой души, Тебя не сломили фашисты, Но взяли в полон торгаши. Хмельные не высушить реки. Не вытолкать грубость взашей.
Горе в дому, не смех. Думаем об одном. Снег, серебристый снег Падает за окном. Белый лежит покров На пол-России аж. В звездах иных миров
Сколько слезло, слетело с трибун Низколобых пророков эпохи, Но звенит человеческий бунт В песне, в ругани, даже во вздохе. И когда всполошатся леса, Даль
Как вставший на задние ноги кабан, Как повар, похмельный и злой ожиреньем, Он хрюкнул и пушкинским стихотвореньем При всех закусил — и опять за
Эти похороны похожи На парад, на концерт большущий. Генералы розоворожи. И колонны солдат идущих. На трибуне стоит правитель, Старый клоун, а рядом други. Он
Опять леса заметены по пояс. И светит солнце, и пурга звенит. А по равнине прокатился поезд, Железным громом уходя в зенит. И, прижимаясь, потрясенный
Все одолеешь, море и пустыню, Леса возьмешь и горы на пути. Но если вдруг душа твоя остынет, — Ее снегов уже не перейти. Так
А вас не бередит Тоска и не печет? Вы циник и бандит, Ужасный лысый черт. Мне жизни гимн слагать И чарку дружбы пить. А
Памяти Бориса Ручьева Эти сопки от горя сутулы, Ветер прыгает, резок и дик. Вот сверкнут автоматные дула И взметнется конвойного крик Над судимой голодной
Осенний скучный дождь, звенят по трубам струи. И за окном висит сырая темнота. Мы погребли с тобой в заботах поцелуи, И чувства унесла на
Облака идут-плывут на воле. Звон мечей затих и стук подков. Отдыхает Куликово поле В синеве торжественных веков. Лишь ковыль над ратью побежденной Движется, как
Звезда полей не падает во тьму, Давным-давно кукушка не кукует. Хандра тревожит грудь, и не пойму Души своей, зачем она тоскует. Вот где-то застучали
Сам себя утешаю я: Скоро, скоро она приедет, Боль моя и душа моя! Небалованный и негрубый, Но желающий радость пить, Буду в сердце, в
День веселый и простор веселый. Солнце в небо прянуло с холма. И стоят в осиротелых селах Русские оглохшие дома. В них детей рожали, громко