Частоколы, колючка, траншеи, рвы. От пожарищ в глазах черно. А вокруг погляди — по полям Литвы Наливное зреет зерно. Нынче жито в полях в
Стихотворения поэта Сурков Алексей Александрович
Тяжело служить в трактире «Золотой якорь». По утрам вставай в четыре, Чашками брякай; И дровишек наколи, И скатертки постели, И с посудницей хромой Всю
Густого леса черная стена Белесой дымкой осени одета. Ночная тишина напряжена Тревожным ожиданием рассвета. Перед атакой беспокойным сном Спят пехотинцы на ночном привале. Не
Дым над кадилом пахучий и едкий. (Ладан для горя целебен!) В складчину в церкви три бабы-соседки Служат дорожный молебен. Падают слезы в свяченую воду.
Этот случай был в пятидесятом. Распалясь, в один из летних дней Вы меня назвали азиатом, Уколоть желая побольней. Промелькнули годы, но поныне Эта сцена
Серые сумерки моросили свинцом, Ухали пушки глухо и тяжко. Прапорщик с позеленевшим лицом Вырвал из ножен ржавую шашку. Прапорщик хрипло крикнул: — За мной!..-
Когда устану или затоскую, Взгляну в глаза, как в прозелень морскую, Уйдет усталость, и тоска отпрянет, И на душе заметно легче станет. Вот так
По асфальту шаркнула резина. Распахнулась дверца лимузина. Благостны, жирны, как караси, Два почтенных брата капуцина Сгинули в подъезде Си-Ай-Си. Невдомек доверчивым прохожим: Для чего
Много традиций в Британии есть, Но не забыть до последнего часа Ту, что вместила и славу, и честь, И благородство рабочего класса. Если к
Жарища жаждой глотки обожгла, Скоробила рубахи солью пота. По улицам притихшего села Проходит запыленная пехота. Вплетенные в неровный стук подков, Шаги пехоты тяжелы и
Савве Голованивскому Под старость, на закате темном, Когда сгустится будней тень, Мы с нежностью особой вспомним Наш нынешний солдатский день. И все, что кажется
Мост. Подъем. И с крутого взгорья Вид на выжженное село. Зачерпнули мы злого горя, Сколько сердце вместить могло. Мы в походе не спим недели,
В печи пылают весело дрова, К полуночи окончена работа. Из тишины ночной едва-едва Доносится гуденье самолета. Еще листок в календаре моем Лег на душу,
Сгущаются ночные тени. Не сесть и не разжечь костра. В душе обида поражений Еще свежа, еще остра. Мы слишком долго отступали Сквозь этот черный,
Трехдюймовки кричат за гатью, Отзываясь гулом в яру. Невеселое это занятье — Под огнем лежать на юру. Просочилась вода в опорки, Промочила грунт на
В смятой фуражке, Кряжист, Бородат, Вылез на бруствер Русский солдат. С казенной махрой В жестяном котелке, С «Окопной правдой» В холщовом мешке. Винтовка в
Над умытым росой кирпичом Клонит горькие грозди калина. Неизвестно, о ком и о чем На закате грустит мандолина: То ли просто в ней звон
То не тучи — грозовые облака По-над Тереком на кручах залегли. Кличут трубы молодого казака. Пыль седая встала облаком вдали. Оседлаю я горячего коня,
Каррарского мрамора белые блоки. И мышцы в намеке, и лица в намеке. Мятежная сила невольников Рима Рождается в камне, могуча и зрима. По воле
Каюсь. Музу мою невзлюбила экзотика. Не воспитанный с детства в охотничьих играх, Мой герой не ходил за Чукотку на котика И не целился в