Стихотворения поэта Тарковский Арсений Александрович

25 июня 1939 года

И страшно умереть, и жаль оставить Всю шушеру пленительную эту, Всю чепуху, столь милую поэту, Которую не удалось прославить. Я так любил домой прийти

Телец, Орион, Большой пес

Могучая архитектура ночи! Рабочий ангел купол повернул, Вращающийся на древесных кронах, И обозначились между стволами Проемы черные, как в старой церкви, Забытой богом и

И это снилось мне, и это снится мне

И это снилось мне, и это снится мне, И это мне еще когда-нибудь приснится, И повторится все, и все довоплотится, И вам приснится все,

Руки

Взглянул я на руки свои Внимательно, как на чужие: Какие они корневые — Из крепкой рабочей семьи. Надежная старая стать Для дружеских твердых пожатий;

Мне другие мерещятся тени

Мне другие мерещятся тени, Мне другая поет нищета. Переплетчик забыл о шагрени, И красильщик не красит холста, И кузнечная музыка счетом На три четверти

Ах, этот вечный изумруд

Ах, этот вечный изумруд Всегда в стихах зеленых трав! Зеркальный, вечно тихий пруд В кольце лирических оправ! И небо словно бирюза, И вечное дыханье

Цейский ледник

Друг, за чашу благодарствуй, Небо я держу в руке, Горный воздух государства Пью на Цейском леднике. Здесь хранит сама природа Явный след былых времен

Степная дудка

Жили, воевали, голодали, Умирали врозь, по одному. Я не живописец, мне детали Ни к чему, я лучше соль возьму. Из всего земного ширпотреба Только

Ночью медленно время идет

Ночью медленно время идет, Завершается год високосный. Чуют жилами старые сосны Вешних смол коченеющий лед. Хватит мне повседневных забот, А другого мне счастья не

Из окна (Еще мои руки не связаны…)

Еще мои руки не связаны, Глаза не взглянули в последний, Последние рифмы не сказаны, Не пахнет венками в передней. Наверчены звездные линии На северном

Суббота, 21 июня

Пусть роют щели хоть под воскресенье. В моих руках надежда на спасенье. Как я хотел вернуться в до-войны, Предупредить, кого убить должны. Мне вон

Полевой госпиталь

Стол повернули к свету. Я лежал Вниз головой, как мясо на весах, Душа моя на нитке колотилась, И видел я себя со стороны: Я

До стихов

Когда, еще спросонок, тело Мне душу жгло и предо мной Огнем вперед судьба летела Неопалимой купиной,- Свистели флейты ниоткуда, Кричали у меня в ушах

Приазовье

На полустанке я вышел. Чугун отдыхал В крупных шарах маслянистого пара. Он был Царь ассирийский в клубящихся гроздьях кудрей. Степь отворилась, и в степь,

Вещи

Все меньше тех вещей, среди которых Я в детстве жил, на свете остается. Где лампы-«молнии»? Где черный порох? Где черная вода со дна колодца?

Над черно-сизой ямою

Над черно-сизой ямою И жухлым снегом в яме Заплакала душа моя Прощальными слезами. Со скрежетом подъемные Ворочаются краны И сыплют шлак в огромные Расхристанные

Река Сугаклея уходит в камыш

Река Сугаклея уходит в камыш, Бумажный кораблик плывет по реке. Ребенок стоит на песке золотом, В руках его яблоко и стрекоза. Покрытое сеткой прозрачной

Записал я длинный адрес

Записал я длинный адрес на бумажном лоскутке, Все никак не мог проститься и листок держал в руке. Свет растекся по брусчастке. На ресницы и

Стирка белья

Марина стирает белье. В гордыне шипучую пену Рабочие руки ее Швыряют на голую стену. Белье выжимает. Окно — На улицу настежь, и платье Развешивает.

Еще в ушах стоит и звон и гром

Еще в ушах стоит и звон и гром, У, как трезвонил вагоновожатый! Туда ходил трамвай, и там была Неспешная и мелкая река, Вся в