Воздух пьяный — нет спасения, с ног сбивают два глотка. Облака уже весенние, кучевые облака. Влажный лес синеет щеткою, склон топорщится ольхой. Все проявленное,
Стихотворения поэта Тушнова Вероника Михайловна
Твои глаза… Опять… Опять… Мне сердца стук мешает спать. Не знаю — явь то или бред, не знаю — был ты или нет, не
Сто раз помочь тебе готова, Любую ложь произнести, Но нет же, нет такого слова, Чтобы сгоревшее спасти. Не раздобыть огня из пепла И костерка
Без обещаний жизнь печальней дождливой ночи без огня. Так не жалей же обещаний, не бойся обмануть меня. Так много огорчений разных и повседневной суеты…
Ты не горюй обо мне, не тужи,- тебе, а не мне доживать во лжи, мне-то никто не прикажет: — Молчи! Улыбайся!- когда хоть криком
Вся ночь без сна… А после, в роще, березовая тишина, и все приемлемее, проще, и жизнь как будто решена. Боль приглушенней, горе выше, внимательней
Ни в каких не в стихах, а взаправду, ноет сердце — лечи не лечи, даже ветру и солнцу не радо… А вчера воротились грачи.
Много нынче в памяти потухло, а живет безделица, пустяк: девочкой потерянная кукла на железных скрещенных путях. Над платформой пар от паровозов низко плыл, в
Просторный лес листвой перемело, на наших лицах — отсвет бледной бронзы. Струит костер стеклянное тепло, раскачивает голые березы. Ни зяблика, ни славки, ни грача,
Не знаю — права ли, не знаю — честна ли, не помню начала, не вижу конца… Я рада, что не было встреч под часами,
Стемнело. По тропинкам снежным хозяйки с ведрами пошли. Скрипят таинственно и нежно колодезные журавли. Смех, разговор вдоль длинных улиц, но враз пропали голоса, и
Не отрекаются любя. Ведь жизнь кончается не завтра. Я перестану ждать тебя, а ты придешь совсем внезапно. А ты придешь, когда темно, когда в
Запах леса и болота, полночь, ветер ледяной… Самолеты, самолеты пролетают надо мной. Пролетают рейсом поздним, рассекают звездный плес, пригибают ревом грозным ветки тоненьких берез.
Наверно, это попросту усталость,- ничто ведь не проходит без следа. Как ни верти, а крепко мне досталось за эти неуютные года. И эта постоянная
Все было до меня: десятилетья того, что счастьем называем мы. Цвели деревья, вырастали дети, чередовались степи и холмы, за ветровым стеклом рождались зори очередного
Человек живет совсем немного — несколько десятков лет и зим, каждый шаг отмеривая строго сердцем человеческим своим. Льются реки, плещут волны света, облака похожи
Нас дождь поливал трое суток. Три дня штурмовала гроза. От молний ежеминутных ломить начинало глаза. Пока продолжалась осада, мы съели пуды алычи. За нами
Сутки с тобою, месяцы — врозь… Спервоначалу так повелось. Уходишь, приходишь, и снова, и снова прощаешься, то в слезы, то в сны превращаешься, и
И чего мы тревожимся, плачем и спорим, о любимых грустим до того, что невмочь. Большеглазые добрые звезды над морем, шелковистая гладь упирается в ночь.
Смеясь и щуря сморщенные веки, седой старик немыслимо давно нам подавал хрустящие чуреки и молодое мутное вино. Мы пили все из одного стакана в
Улыбаюсь, а сердце плачет в одинокие вечера. Я люблю тебя. Это значит — я желаю тебе добра. Это значит, моя отрада, слов не надо
Где-то чавкает вязкая глина, и, как было во веки веков,- разговор журавлиного клина замирает среди облаков. Тальники вдоль размытого лога по колено в осенней
О, эти февральские вьюги, белесый мятущийся мрак, стенанья и свист по округе, и — по пояс в снег, что ни шаг… О, эти ночные
Опять утрами — лучезарный иней на грядках, на перилах, на траве. Оцепененье. Воздух дымно-синий. Ни ласточки, ни тучки в синеве. Сияющая обнаженность рощи, лиловых
Есть признания,- их произносишь с трудом, для всего объясненья придумав заранее… Но большое и честное мужество в том, Чтоб себе не подыскивать оправдания. чтобы
Шкатулка заперта. И ключ потерян. И в общем в нем нужды особой нет: союз двоих испытан и проверен и узаконен целым рядом лет. Давно
Стоит в сугробах мельница, ничто на ней не мелется, четыре с лишним месяца свистит над ней метелица… От ветра сосны клонятся, от снега ветви
Как часто лежу я без сна в темноте, и все представляются мне та светлая речка и елочки те в далекой лесной стороне. Как тихо,
Ты ножик вынул не спеша, гордясь своим искусством, и с маху сталь в кору вошла с тугим и сочным хрустом. Береза белая была как
Степь, растрескавшаяся от жара, не успевшая расцвести… Снова станция Баладжары, перепутанные пути. Бродят степью седые козы, в небе медленных туч гурты… Запыхавшиеся паровозы под
С тобой я самая верная, С тобой я самая лучшая, С тобой я самая добрая, Самая всемогущая. Щедрые на пророчества Твердят мне: — Счастье
Как мне пО сердцу вьюги такие, посвист в поле, гуденье в трубе… Напоследок гуляет стихия. Вот и вспомнила я о тебе. Вот и вспомнила
Н. Л. Чистякову Порой он был ворчливым оттого, что полшага до старости осталось. Что, верно, часто мучила его нелегкая военная усталость. Но молодой и
Сияет небо снежными горами, громадами округлых ярких туч. Здесь тишина торжественна, как в храме, здесь в вышине дымится тонкий луч. Здесь теплят ели розовые
Я люблю тебя. Знаю всех ближе, Всех лучше. Всех глубже. Таким тебя вижу, Каким не видел никто, никогда. Вижу в прошлом и будущем, Сквозь
Я поднимаюсь по колючим склонам, я мну в ладонях пыльный полынок, пылает бухта синим и зеленым, кузнечики взлетают из-под ног. В скользящих бликах света
Что-то мне недужится, что-то трудно дышится… В лугах цветет калужница, в реке ветла колышется, и птицы, птицы, птицы на сто ладов поют, и веселятся
Не жалуюсь, не жду, не спорю, не сплю. Не рвусь Ни к солнцу, ни к луне, ни к морю, ни к кораблю. Не чувствую
Ю. Р. Ты яблоки привез на самолете из Самарканда лютою зимой, холодными, иззябшими в полете мы принесли их вечером домой. Нет, не домой. Наш
Тропа, петляя и пыля, сбегает в темный буерак. Там душно пахнет конопля, там комарьем набитый мрак. И, словно мраком порожден, откуда-то изглубока стекляшек слабый
Хмурую землю стужа сковала, небо по солнцу затосковало. Утром темно, и в полдень темно, а мне все равно, мне все равно! А у меня
В чем отказала я тебе, скажи? Ты целовать просил — я целовала. Ты лгать просил,- как помнишь, и во лжи ни разу я тебе
Шагаю хвойною опушкой, и улыбаюсь, и пою, и жестяной помятой кружкой из родничка лесного пью. И слушаю, как славка свищет, как зяблик ссорится с
Одна сижу на пригорке посреди весенних трясин. …Я люблю глаза твои горькие, как кора молодых осин, улыбку твою родную, губы, высохшие на ветру… Потому,-
Кряхтели рамы, стекла звякали, И все казалось мне: вот-вот уснувший дом сорвется с якоря и в ночь, ныряя, поплывет. Луна катилась между тучами, опутанная
Много счастья и много печалей на свете, а рассветы прекрасны, а ночи глухи… Незаконной любви незаконные дети, во грехе родились они — эти стихи.
Нам двоим посвященная, очень краткая, очень долгая, не по-зимнему черная, ночь туманная, волглая, неспокойная, странная… Может, все еще сбудется? Мне — лукавить не стану
Всех его сил проверка, сердца его проверка, чести его проверка,- жестока, тяжка, грозна, у каждого человека бывает своя война. С болезнью, с душевной болью,
У дебаркадеров лопочет чернильно-черная вода, как будто высказаться хочет, да не умеет — вот беда! Как будто бы напомнить хочет о важном, позабытом мной,
Года прошли, а помню, как теперь, фанерой заколоченную дверь, написанную мелом цифру «шесть», светильника замасленную жесть, колышет пламя снежная струя, солдат в бреду… И