Дождь дымился в эту ночь пересевом пыли. Толкачи скользили прочь, путались и выли. А депо кипело. Там — в паровозном зале — растревоженным цехам
Стихотворения поэта Ушаков Николай Николаевич
Ножничками черными своими подстригала ласточка траву и меня спросила: — Ваше имя? Своего я вам не назову. По всему за ней бежал я миру;
Я рифмы не боюсь глагольной — пусть вольной ласточкой летит, но пусть за ласточкою дольней травинки дождик шевелит. Не символические розы и не орнаментальный
Моя Вселенная — мой дом, и то не весь — одна квартира. Что же осталось мне от мира, который за моим окном? Остался юг,
Пыль углов и беспорядок ты проходишь напролом треском щеток, флагом тряпок, гуся ломаным крылом. Гардероб седой Европы в несгораемых шкафах,- все развесим мы салопы
Как воздух чист! Как день горяч! Весна — томленье и цветенье! А на моем каштане грач чужого домоуправленья ко мне в окно взглянул умно,
Познав дурных предчувствий мир, в вокзальных комнатах угарных транзитный трется дезертир и ждет облавы и товарных. И с сундучка глазком седым на конных смотрит
В пространство мировое посылаем Мы наши корабли. И с каждым днем Вселенную подробней постигаем Своим математическим умом. Есть чертежи. Но есть и вдохновенье, И
Пока владеют формой руки, пока твой опыт не иссяк, на яростном гончарном круге верти вселенной так и сяк. Мир незакончен и неточен,- поставь его
Уже кончается июнь — застенчивая радость лета… Прозрачность где — где эта юнь? Крылом невидимым задето, пышнеет и темнеет лето. На одуванчик только дунь
М. Ф. Рыльскому «Суровый Дант не презирал сонета», но в наши времена ни слез, ни грез уже не вызывала форма эта и, кажется, состарилась
Восторженный Ваш ученик — не первый меж учениками,- пытаюсь следовать за Вами, но тайны Вашей не постиг. И мне порою только снится недосягаемая высь,
Разъезд, товарная, таможня… И убегает под откос за будкой железнодорожной в дыму весеннем абрикос, еще не зелен, только розов. И здесь, над выдыхом свистков,
1 Есть такая сторона — русская поэзия: дорогие имена, редкая профессия. Искры огонек живой — дар так называемый,- вот и бродит сам не свой
В синеве — каштаны, липы, клены. Лист каймой очерчен золотой. Киев, Киев, город наш зеленый, тронутый осенней краснотой. Осень в Киеве у нас такая,
На горе высокой Митридата Обелиск и пушки с трех сторон. В честь бойца — Матроса и солдата — Памятник Над морем вознесен. Затонувший пароход
Ты мне сказал, небрежен и суров, что у тебя — отрадное явленье! — есть о любви четыреста стихов, а у меня два-три стихотворенья. Ярослав
Поэтическое озаренье — вовсе не оптический обман. Путешествует стихотворенья маленькая речка — в океан. От души к душе строки дорога,- ты дыши, душа, и
Здесь даже пес припал к ногам, и душно дачнице кисейной от псины, от шмелей, от гамм, от листьев в высохшем бассейне. И снова гаммы.
Г. В. Шелейховскому Я знаю, трудная отрада, не легкомысленный покой, густые грозди винограда давить упорною рукой. Вино молчит. А годы лягут в угрюмом погребе,
Семена крылатые и зерна, свежие осенние утра: благодетельна и благотворна, близится моей зимы пора. Ни печалей, ни дурных насмешек,- сине-ледяная высота. Вот опять летит
У неба из светлого ситца, У тучек, не слишком высоких, как легким дождям не проситься в подсолнух районов далеких? Донбасс на мгновение ясен —
Ни куста, ни стога, ни вороны. Черный камень, серая зола… На переднем крае обороны танк советский бомба обожгла. Он железной печкою пылает, он продут
Морю не спится от грозных погод. Наши эсминцы идут в поход. В брызгах и каплях сумрак повис. На море волны то вверх, то вниз.
Вся ли нами страна замечена? Вся ли в строки вошла стихов? Беспощадный открыл Донетчину, Приамурье — Петр Комаров. Агрономы, шахтеры, воины — мы тебя
Счастье — равнина вот эта: стройка при полной луне, листья лимонного цвета в море степном на волне. Счастье — все то, что отчетливо знаешь
Я не философ… Боже мой, я алгебру не помню, но мир, на образ множимый, все шире, все огромней. А вертолет снижается — такой стрекозовидный,
Черный уголь — корм его, а у печек грейся. Выскочил из Сормова и пошел по рельсам. Номерной, без имени, и крутою силой по фронтам
Из полутьмы страны гористой под всплески гавани ночной идут машины, как туристы в пыли, с мешками за спиной. И тишина. Сверчкам и водам секретничать
Мой отец (пример грядущим сменам) — русский доблестный артиллерист был под Ляояном и Мукденом и шимоз японских слышал свист. Но в сражениях при Ляояне
Не в честь любимой строю мавзолей, когда закат торжественен и розов,- мне всех кладбищ печальней и милей забытое кладбище паровозов. Железные листы дрожат едва
Невозможно на вас сердиться. Да и годы теперь не те. У меня — высота и птица, убегающая в высоте… У меня — сирень на
Есть в холодном море остров — он окован старым льдом. Отыскать его непросто в малом атласе моем. Не встречался, не видался я с хозяином
Весна, седеющие села, малиновки со всех сторон. Перелетел за частоколы черешен розовый трезвон. Но в синих снах, и в сонной сини, и в нежной