Вот и начинается беда, — Если что, так это мне всегда! Солнце за гору заходит, Черва к черве не приходит, Через час настанут холода.
Стихотворения поэта Визбор Юрий Иосифович
— Солнышко! Помнишь ли ты наш апрель? — Да, конечно, мой любимый. — Солнышко! — Что же вспоминать теперь? Годы прошли как туман. —
Можно из сердца вычеркнуть песню, Можно усесться где интересней, Скорые встречи вспомнишь не скоро, Но не отнимешь у сердца горы. Переплетенье жизненных линий, Соединенье
Памяти А. Сардановского — Ну вот и поминки за нашим столом. — Ты знаешь, приятель, давай о другом. — Давай, если хочешь. Красивый закат.
Путь прохожего несложен — От угла и до угла. Он идет себе, прохожий, — Вот и все его дела. Но он может быть при
Не сразу все устроилось, Москва не сразу строилась, Москва слезам не верила, А верила любви. Снегами запорошена, Листвою заворожена, Найдет тепло прохожему, А деревцу
Статный парень, товарищ мой, — Он приехал издалека — Из страны, где тепло зимой И другая шумит река. И заснуть бы нам всем пора,
Разрешите вам напомнить о себе, О своей незамечательной судьбе. Я как раз на верхней полочке лежу, В данном случае бездельничаю — жуть! Люди заняты
Когда Нинон была мала, Ей мама как-то изрекла Совет, весьма полезный для судьбы: «Тебе замужество к лицу, Но не спеши бежать к венцу, —
Ищи меня сегодня среди морских дорог, За островами, за большой водою, За синим перекрестком двенадцати ветров, За самой ненаглядною зарею. Здесь горы не снимают
Когда в мой дом любимая вошла, В нем книги лишь в углу лежали валом. Любимая сказала: «Это мало. Нам нужен дом». Любовь у нас
В Ялте ноябрь. Ветер гонит по набережной Желтые жухлые листья платанов. Волны, ревя, разбиваются о парапет, Будто хотят добежать до ларька, Где торгуют горячим
«Товарищ генерал, вот добровольцы — Двадцать два гвардейца и их командир Построены по вашему…» — «Отставить, вольно! Значит, вы, ребята, пойдете впереди. Все сдали
Вот тебе горы, вот тебе небеса, а вот моя рука. Вот тебе скалы — это тоже немало — и еще река. За полчаса до
В переулке бродит кот, Словно привидение. Вижу — девочка идет, Просто заглядение. Как зовут тебя, послушай, Краля окаянная? Таня, Танечка, Танюша, Танечка Никитина. Сохну,
А. Вагину Листьев маленький остаток Осень поздняя кружила. Вот он, странный полустанок Для воздушных пассажиров. Слабый ветер ностальгии На ресницах наших тает. До свиданья,
Если изумрудную долину Речкой разделить наполовину, Вкруг поставить горы И открыть просторы — Будет юго-западный Памир. Здесь красивы горы и опасны, Здесь ходил Лукницкий
О женщина, начало всех начал, О песня колыбельная над миром! Какие ни рождались бы кумиры, Их дальний путь венчает твой причал. По улице ночной
Дымит под елкой кухонька, Горит вдали закат, За лесом пушки охают Уж целый час подряд. Уж вечер к ночи клонится, И, у костра присев,
Есть долина мечты В отдаленных горах, Там сверкают цветы На альпийских лугах. Там рассветы роняют на сосны Первый блеск золотого луча, Там веселые горные
Иди ко мне, любовь моя, Иди, красотка-недотрога. Теперь посмотрим — ты и я — Что в нас от черта, что от Бога? Твой муж,
Ах, какая пропажа — пропала зима! Ну не гнаться ж за нею на север? Умирают снега, воды сходят с ума, И апрель свои песни
Это школа, Школа Коберидзе, Школа Коберидзе, Вам говорят. Чтобы не «напидзе», Не «опохмелидзе», Это «не годидзе», Вам говорят. Миша, Миша, Миша Калатозов, Отснимите дубель,
По самой длинной улице Москвы, По самой тихой улице Москвы, Где нет листвы, но много синевы, Там наш трамвай скользит вдоль мостовых. Ах наш
Ах, дорога, дорога, знакомая синяя птица! Мне давно полюбилась крутая твоя полоса. Зной пустынь, шум тайги, золотые степные зарницы У истоков твоих основали свои
Саянская ГЭС: затяжные дожди И лес — то седой, то рыжий. Саянская ГЭС, ты ко мне приходи, — Закрою глаза и увижу. Вот это
Теперь толкуют о деньгах В любых заброшенных снегах, В портах, постелях, поездах, Под всяким мелким зодиаком. Тот век рассыпался, как мел, Который словом жить
Песня, начатая в Восточно-Сибирском море и дописанная на Черном море О моя дорогая, моя несравненная леди! Ледокол мой печален, и штурман мой смотрит на
Вот это для мужчин — Рюкзак и ледоруб, И нет таких причин, Чтоб не вступать в игру. А есть такой закон — Движение вперед,
Есть тайная печаль в весне первоначальной, Когда последний снег нам несказанно жаль, Когда в пустых лесах негромко и случайно Из дальнего окна доносится рояль.
Поведаю вам таинство одно: Уж сколько раз на свете исчезали Империи, религии, регальи И уходили города на дно, Но сквозь пожары, бедствия и кровь,
Не знаю, сможет ли ель расти — Уж больно она стара, Наверно ей хочется погрустить В осенние вечера. Она стоит на серой скале И
Вот и снова пал туман на полосу аэродрома, И алмазинки дождя на крыльях вогнутых дрожат. Ах как грустно это все, как это все давно
Не пугайся огня, Не ходи сторонкой, Ах, ревнуйте меня Только к струнам звонким. Я весь свет обошел С песнею летучей, И сказать вам пришел
Ах, что за дни такие настают? Куда приводит вешняя дорога? Она ведет, ни мало и ни много, В запретный сад, на улицу твою. Ах,
Разговор двух дам, подслушанный правдивым автором в ресторане аэропорта города Челябинска, в то время, когда туда по случаю непогоды совершали посадки самолеты с различных
Давайте сюда коня! Бутылки сюда, баранки! Везите, друзья, меня В деревню мою — Новлянки! В Новлянках умы крепки. В Новлянках дымы да санки, Да
Не сотвори себе кумира Из невеликих мелочей — Из обстановки и квартиры, Из посещения врачей, Из воскресенья и субботы, Из размышлений о судьбе. В
Вот вы тоже плавали когда-то. Сделав ряд «решительных шагов», Протирали свой иллюминатор, Ожидая новых берегов. По ночам мигали города, Новых стран красивые названья. Плыли
Когда приходит революция, То слышен гром издалека. Когда приходит революция, Тогда смещаются века. Грохочет то землетрясение, Трясет основу бытия, И песня слышится весенняя: —
Лишь утром снега берегут Остатки ночной тишины. Стоял альпинист на снегу У скал красноватой стены. И кончив вязать на себе Веревку, ведущую к другу,
Она мне ясно говорит, Что лишь для физики открыт Душевный мир ее волнений и терзаний. А я ей ясно говорю: «Ты погляди-ка на зарю,
Охота, охота, охота На старых богатых мужей. Красавиц стальная пехота На приступ бежит рубежей. Летят бомбардирши удачи, На Минском шоссе — словно шлях, Неверные
Камень чуть качнулся вперед И ринулся вниз, к реке. Двадцать один непутевый год Повис на правой руке. Только удара черная плеть Да пустота позади,
И снова тревожные метеосводки Предчувствуют ветров полет. Обросшие льдами подводные лодки Уходят под паковый лед. Под звездами где-то пилоты летят, Локаторный верен дозор. Стальными
Жак Лондрей, уроженец Парижа, Переехал в другие края. Жак Лондрей перебрался поближе К лучезарным французским морям. Он идет по шикарному пляжу, А вокруг красота,
Горит лампада под иконой, Спешит философ на экзамен. Плывут по Охте полусонной Трамваи с грустными глазами. И заняты обычным делом Четыре ветра над верстами
Помни войну, пусть далека она и туманна. Годы идут, командиры уходят в запас. Помни войну! Это, право же, вовсе не странно Помнить все то,
Не замечая бабьего лета, Синих рассветов, теплых ветров, Служат поэты в госкомитетах, Ездят в такси, а чаще в метро. Им бы, поэтам, плавать бы
Правдивая история о том, как я летел на самолете и во время полета размышлял о том, что происходит в разных концах моей жизни А