Неверно, что сейчас от той зимы Остались лишь могильные холмы. Она жива, пока живые мы. И тридцать лет, и сорок лет пройдет, А нам
Стихотворения поэта Воронов Юрий Петрович
Что тяжелее тех минут, Когда под вьюгой одичалой Они на кладбище везут Детей, зашитых в одеяла. Когда ночами снится сон, Что муж — навстречу,
Опять налет, опять сирены взвыли. Опять зенитки начали греметь. И ангел с петропавловского шпиля В который раз пытается взлететь. Но неподвижна очередь людская У
Мы позабыли о тепле, Перед глазами Хлеб маячит. Но люди На Большой земле Пусть знают: В городе не плачут. До дней весенних — Как
Мы, чтоб согреться, книги жжем. Но жжем их, будто сводим счеты: Те, что не жалко, — целиком, У этих — только переплеты. Мы их
Девчонка руки протянула И головой — на край стола… Сначала думали — уснула, А оказалось — умерла. Ее из школы на носилках Домой ребята
С каждым шагом тяжелеют ноги. Но про отдых лучше позабудь: Может, мертвый на краю дороги Сел вначале тоже отдохнуть. Ветер разбегается и сходу След
Рушится ночью небо, Голод и стынь с рассвета… Если бы я здесь не был, Я б не поверил в это. Как же непросто будет
Опять война, Опять блокада, — А может, нам о них забыть? Я слышу иногда: «Не надо, Не надо раны бередить. Ведь это правда, что
Забвенье или память? — спросишь ты. И я тебе отвечу, жизнь, без спора: Конечно, память! В ней мои мосты В грядущий день. Она —
Они лежали на снегу Недалеко от города. Они везли сюда муку. И умерли от голода…
Пусть другие судачат: Без удачи — беда. Я не верю удаче Без большого труда. Даже строчке не верю — Стихотворной, моей, Если я в
«Весной пойду учительствовать к детям. А поначалу думал, что каюк…» Я слушаю, стараюсь не заметить, Как рукава свисают, будто плети… Сосед, скрипач, оставшийся без
Вновь озноб ледяной волной, Будто ток, пробежит по телу, Если кто-то передо мной На снегу поскользнется белом. Он, поднявшись, снежок стряхнет. Ни о чем
Тяжело, потому что нами Занялись и мороз и вьюга. Потому что земля как камень. Потому что хороним друга. Мы хороним тебя без гроба, Без
Я смерть свою ни зрением, ни слухом До времени почувствовать не вправе. Но если ты — костлявая старуха, Еще не ясно, кто из нас
1 На улице Росси строй желтых фасадов Подчеркнуто четок, как фронт на парадах. Она небольшая. И нет ленинградца, Который сумел бы на ней затеряться.
Сначала — тонкий свист над головою. Потом удар. Потом тебя качнет. Потом земля под домом и тобою Встревоженно ворочаться начнет. Потом все это снова
Я к ним подойду. Одеялом укрою, О чем-то скажу, но они не услышат. Спрошу — не ответят… А в комнате — трое. Нас в
За лязгом и скрежетом — взрывы и свист. Все небо распорото боем. И желтые звезды срываются вниз: Им выдержать трудно такое. И мечется между
Им долго жить — зеленым великанам, Когда пройдет блокадная пора. На их стволах — осколочные раны, Но не найти рубцов от топора. И тут
Вокзал Московский пуст, Уныло, как в пещере. Под валенками хруст: Надуло снег сквозь щели. Вверху под потолком, В пробоине лиловой — Луна, как снежный
По Невскому пленных ведут. На сотню — четыре конвойных. Они никуда не уйдут, И наши солдаты спокойны. В блокаде куда им уйти, В какой
Наш город в снег до пояса закопан. И если с крыш на город посмотреть, То улицы похожи на окопы, В которых побывать успела смерть.
Когда живое все от взрывов глохло, А он не поднимал ни глаз, ни рук, Мы знали: человеку очень плохо. Ведь безразличье хуже, чем испуг.
За залпом залп гремит салют. Ракеты в воздухе горячем Цветами пестрыми цветут. А ленинградцы тихо плачут. Ни успокаивать пока, Ни утешать людей не надо.
Палата спит. А он с самим собою Вполшепота о чем-то говорит. Он знает, что во сне кричит от боли, И, чтобы не мешать другим,
Вместо супа — бурда из столярного клея, Вместо чая — заварка сосновой хвои. Это б все ничего, только руки немеют, Только ноги становятся вдруг
Так бывает порою с нами: Вспомнишь что-то, увидишь сны — И глядишь на все не глазами, А глазницами той войны. Если память свое заладит,
Нам сестры, если рядом не бомбят, По вечерам желают «доброй ночи». Но «с добрым утром» здесь не говорят. Оно таким бывает редко очень. Когда
Из-под рухнувших перекрытий — Исковерканный шкаф, как гроб… Кто-то крикнул: — Врача зовите!.. — Кто-то крестит с надеждой лоб. А ему уже, плачь —
Опять фанера хлопнула в окне И старый дом от взрыва закачался. Ребенок улыбается во сне. А мать ему поет о тишине, Чтоб он ее
За воем сирен — Самолеты в ночи. За взрывом — Завалы из щебня и лома, Я цел. Но не знаю еще, Что ключи В
Мне кажется: когда гремит салют, Погибшие блокадники встают. Они к Неве по улицам идут, Как все живые. Только не поют. Не потому, что с
Какая длинная зима, Как время медленно крадется!.. В ночи ни люди, ни дома Не знают, кто из них проснется. И поутру, когда ветра Метелью
Наш хлебный суточный паек Ладонь и ту не закрывает. И человек, который слег, Теперь — все чаще — умирает. И потому что нету сил,
Я забыть никогда не смогу Скрип саней на декабрьском снегу. То пронзительный, медленный скрип: Он как стон, как рыданье, как всхлип. Будто все это
В густом и холодном тумане — Проспекты, каналы, сады. Пурга леденит и арканит. Поземка заносит следы. Как мрачные тени навстречу — Деревья, ограды, дома…
Ни хлеба, ни топлива нет. Улыбки на лицах знакомых Нелепы, как вспыхнувший свет В окне затемненного дома. Нелепы, и все же они Сегодня скользили
Мы никогда так много не молчали, Не думали так много никогда, Как той зимой потерь, тревог, печали, Где новый день, как новая беда… К
Врач опять ко мне держит путь: Так бывает, когда ты плох… Я сегодня боюсь уснуть, Чтобы смерть не взяла врасплох. Только сон не уходит
По Ленинграду смерть метет, Она теперь везде, как ветер. Мы не встречаем Новый год — Он в Ленинграде незаметен. Дома — без света и
В блокадных днях мы так и не узнали: Меж юностью и детством где черта?.. Нам в сорок третьем выдали медали И только в сорок
Иной сугроб страшней трясины, Встал на пути — и прерван путь. Что делать, я один не в силах Через него перешагнуть. Стою и жду
На рынке у булочной тихо и грустно. Как в древности, здесь натуральная мена: Стакан отрубей — на полбанки капусты, На плитку дуранды — четыре