Стихотворения поэта Вознесенский Андрей Андреевич

На плотах

Нас несет Енисей. Как плоты над огромной и черной водой. Я — ничей! Я — не твой, я — не твой, я — не

Маяковский в Париже

Уличному художнику Лили Брик на мосту лежит, разутюженная машинами. Под подошвами, под резинами, как монетка зрачок блестит! Пешеходы бросают мзду. И как рана, Маяковский,

Сидишь беременная, бледная

Сидишь беременная, бледная. Как ты переменилась, бедная. Сидишь, одергиваешь платьице, И плачется тебе, и плачется… За что нас только бабы балуют И губы, падая,

Осень в Сигулде

Свисаю с вагонной площадки, прощайте, Прощай мое лето, пора мне, на даче стучат топорами, мой дом забивают дощатый, прощайте, Леса мои сбросили кроны, пусты

Сирень

Сирень похожа на Париж, горящий осами окошек. Ты кисть особняков продрогших серебряную шевелишь. Гудя нависшими бровями, страшен от счастья и тоски, Париж, как пчелы,

Мотогонки по вертикальной стене

Н. Андросовой Заворачивая, манежа, Свищет женщина по манежу! Краги — красные, как клешни. Губы крашеные — грешны. Мчит торпедой горизонтальною, Хризантему заткнув за талию!

Торгуют арбузами

Москва завалена арбузами. Пахнуло волей без границ. И веет силой необузданной Оот возбужденных продавщиц. Палатки. Гвалт. Платки девчат. Хохочут. Сдачею стучат. Ножи и вырезок

Нам, как аппендицит

Нам, как аппендицит, поудаляли стыд. Бесстыдство — наш удел. Мы попираем смерть. Ну, кто из нас краснел? Забыли, как краснеть! Сквозь ставни наших щек

Озеро (Кто ты — непознанный Бог…)

Кто ты — непознанный Бог или природа по Дарвину — но по сравненью с Тобой, как я бездарен! Озера тайный овал высветлит в утренней

Последняя электричка

Мальчики с финками, девочки с «фиксами»… Две проводницы дремотными сфинксами… В вагоне спят рабочие, Вагон во власти сна, А в тамбуре бормочет Нетрезвая струна…

Сибирские бани

Бани! Бани! Двери — хлоп! Бабы прыгают в сугроб. Прямо с пылу, прямо с жару — Ну и ну! Слабовато Ренуару до таких сибирских

Памятник

Я — памятник отцу, Андрею Николаевичу. Юдоль его отмщу. Счета его оплачиваю. Врагов его казню. Они с детьми своими по тыще раз на дню

Мать

Охрани, Провидение, своим махом шагреневым, пощади ее хижину — мою мать — Вознесенскую Антонину Сергеевну, урожденную Пастушихину. Воробьишко серебряно пусть в окно постучится: «Добрый

Песня вечерняя

Ты молилась ли на ночь, береза? Вы молились ли на ночь, запрокинутые озера Сенеж, Свитязь и Нарочь? Вы молились ли на ночь, соборы Покрова

Сон (Я шел вдоль берега Оби…)

Я шел вдоль берега Оби, я селезню шел параллельно. Я шел вдоль берега любви, и вслед деревни мне ревели. И параллельно плачу рек, лишенных

Тоска

Загляжусь ли на поезд с осенних откосов, забреду ли в вечернюю деревушку — будто душу высасывают насосом, будто тянет вытяжка или вьюшка, будто что-то

Оправдываться — не обязательно

Оправдываться — не обязательно. Не дуйся, мы не пара обезьян. Твой разум не поймет — что объяснять ему? Душа ж все знает — что

Ты с теткой живешь

Ты с теткой живешь. Она учит канцоны. Чихает и носит мужские кальсоны. Как мы ненавидим проклятую ведьму!… Мы дружим с овином, как с добрым

Муравей

Он приплыл со мной с того берега, заблудившись в лодке моей. Не берут его в муравейники. С того берега муравей. Черный он, и яички

Почему два великих поэта

Почему два великих поэта, проповедники вечной любви, не мигают, как два пистолета? Рифмы дружат, а люди — увы… Почему два великих народа холодеют на