Поэма
4 мая был я принят в масоны.
А. Пушкин. Дневники. 1821.
I
Одна строка из давних дней
О том, что был в масоны принят…
Одна строка… А что за ней?
Кто мрак неведомый раздвинет?
Мы изучили жизнь его
Всю – от лицея до Дантеса.
А вот об этом – ничего!
Над этим — темная завеса!
Плетя туманных дел узор,
Нагрянули на Русь масоны…
Не время ль «оглядеть в упор,
Что это были за персоны?
Они сходились по ночам,
Секретничали в разговорах
При тускло блещущих свечах,
При плотно затворенных шторах.
Тут непременны меч иль нож,
Иль череп сумрачного вида,
И символ всех масонских лож —
Шестиконечный «щит Давида».
(Внушить пыталась простакам
Сия масонская эмблема,
Что возвести всесветный храм
Для мира Главная проблема!
Что это? Модная игра
В таинственность и романтичность,
Чтоб как-то скрасить до утра
Бесцельной жизни прозаичность?
Иль, может, мистику любя,
Толкуя про мораль и нравы,
Они решали про себя,
Как в руки взять ключи державы?
Вот, скажем, Геккерен… Барон.
Сановный чин из Нидерландов.
Немаловажный был масон
Сей враг чужих ему талантов.
Любая речь его — обман,
Тугой капкан из тонкой стали.
А все дела — туман, туман,
Как на полотнах ван Рейсдаля.
Не зря он рыщет по торцам
При петербургской злой погоде,
Не зря порхает по дворцам –
От Бенкендорфа, к Нессельроде…
-Мое почтенье, милый граф!
Осмелюсь доложить все то же:
У вас, любезный, нету прав
Манкировать раченьем ложи.
Надменный граф в обидах быстр:
-Обязан фосразить барону:
Я есть не мальшик, но министр,
Хранящий русскую корону.
-Ах, полно, мой вельможный друг!
Масонство поважней престола!
И граф не может скрыть испуг,
Склоняясь чуть ли не до пола.
Уставность ордена строга,
Здесь каждый подчинен элите.
-Барон! Я ферный фаш слуга.
Фелите фсе, чего хотите!..
II
Нет, видно, были непросты
Сих тайных сборищ генералы:
Здесь рядят, кем занять посты,
Куда направить капиталы.
Здесь могут пулей пригрозить,
Возвысить, отстранить от дела,
Здесь могут солнце пригасить,
Чтоб слишком ярко не блестело!
А чужеземец Геккерен
Господствует меж этих залов,
Как полновластный сюзерен
Среди послушливых вассалов.
Он, как паук, повсюду ткет
Узоры липкой паутины,
Бумаги миссий продает,
Скупает древние картины.
Ни в чем не ведая преград
(Ведь он — экстерриториален!),
Он всласть жует, как шоколад,
Секреты министерств и спален
Коварный, злой иезуит,
Косясь сквозь ножницы лорнета,
Он всюду Пушкина бранит
Как вольнодумного поэта…
III
А Пушкин где-то пьет вино,
Гордясь открытостью суждений,
Не ведая, что стал давно
Предметом тайных наблюдений.
Он сам в минувшие года,
Спеша по следу Новикова,
Под сень «масонского щита»
Был загнан скукой Кишинева.
Ан, видно, невзлюбил поэт
Ни сих таинственных бесед,
Ни их двусмысленные тосты,
Ни шутовских обрядов бред,
Ни символические звезды.
Пусть Феслер или Остерман
В кромешной тьме жуют закуски!
Все это — фарс! Обман, обман!
Да и уж больно не по-русски!
Но знал ли он, что в ложе той
Был счет своих особых выгод,
Точь-в-точь как в шайке воровской,
Где рубль — за вход, а два — за выход!
Так легкомысленно презрев
Софистику пустых резонов,
Поэт навек накликал гнев
Тех засекреченных салонов.
А сверх того страшней всего
Был «грех» его иного рода,
Что он восславил торжество
Родного русского народа!
Воспевший грозных бунтов злость,
Бой Бородинский, гром Полтавы,
Давно он был — как в горле кость
У всех врагов родной державы!
IV
С времен Ивана и Петра
Европа видит, рот разиня,
Как рядом с ней растет гора,
Гранитная гора – Россия!
Ни шведский, ни турецкий меч
Уже ту гору не пугали,
На ширь ее могучих плеч
Поднять топор не посягали!
Уж, верно, знали короли:
Тут никакой набег не в пору.
Одна надежда – изнутри
Изрыть подкопом эту гору!
Теперь, пожалуй, нет нужды
Скрывать от нас и от Европы,
Кто были тайные «кроты»,
Во тьме ведущие подкопы.
Всем ясно: в споре с той горой
Любой лазутчик был пригоден.
А лучше всех служил порой
Извертливый масонский орден.
О, неспроста сюда, в дворцы,
В Палаты северной столицы,
В те дни толпой летят гонцы,
Спешат послы из-за границы.
Им ни к чему военный гром!
Пароль… Шаги… Глухие стуки…
И уж кому-то тешут гроб
Тех «вольных каменщиков» руки!..
Коль вождь дружину созовет,
Масоны сманят полководца;
Коль бард отчизну воспоет,
Масоны свалят песнетворца.
Все, все доступно их рукам!
Их черный суд сильней законов!
Всесветный их «Давидов храм»
Превыше государств и тронов!
Вот был негромкий разговор
В кружке барона Геккерена,
А он звучит — как приговор,
Как похоронная сирена!
И — глядь! — в Россию мчит без виз,
Но с чьим-то тайным приглашеньем
Француз, снискавший первый приз
В стрельбе по движимым мишеням!..
V
Неправда, будто Жорж Дантес
Был просто щеголь и повеса,
Что, зная светский «политес»,
Не знал другого интереса!
Загримированный актер
В изящной роли Дон-Жуана,
Он был похабник и бретер
С душою пошлого мужлана.
Танцуя иль спеша на бал,
Рядясь в цветастые тряпицы,
Он лишь искусно прикрывал
Свой лик наемного убийцы.
То франт, таящий нежный пыл,
То чей-то муж, то мужеложец,
Он просто раб наемный был,
Продавшийся масонским ложам.
Зато он принят при дворе!
На нем мундир кавалергардов.
И шефствует в его судьбе
Барон, посланник Нидерландов.
Чтоб путь наемнику открыть
Ко всем салонам и гостиным,
Барон изволил окрестить
Его своим приемным сыном.
Все поражались в те года
Таким густым щедротам рока.
Счастливая звезда? О, да!
Масонская «Звезда Востока»!
Он сам-то знал, что он деталь
Каких-то вдаль идущих планов,
Но поначалу эта даль
Еще терялась средь туманов.
Неважно, в чьих руках ключи.
Молчанье — вот закон масона!
Да, в нем нуждались палачи,
«Толпой стоящие у трона»!
И он уж пороху припас,
Завел ножи, кольчуги, шпаги.
Он ждал, когда настанет час,
Как ждут охотники на тяге!
VI
Был многолюдный, шумный бал
В дворце австрийского вельможи.
Дантес, позируя, стоял
В кругу чинов масонской ложи.
Вдруг по толпе пронесся гул,
Вспорхнули дaмы и гусары:
На миг все взоры притянул
Магнит одной входящей пары.
Сам Геккерен впился в лорнет,
Следя за яркою четою:
То был прославленный поэт
С своей красавицей женою.
Казалось: здесь в лучах, в огне,
Предстало вдруг в одно мгновенье
Все лучшее, что есть в стране:
И красота, и вдохновенье!
Как этот синий взор его
Избытком жизни изливался!
Как он, не пряча торжество,
В ее улыбке отражался!
Казалось: то влюбленный бог
Спустился с неба к милой даме,
И если б захотел, то смог
Всю землю закидать дарами!
Затиснутый меж белых стен,
Худой, плешивый, узколобый,
Из-за колонны Геккерен
Смотрел на гения со злобой.
Смотрел, как кольчатый удав
Сквозь ветви смотрит на поляну
Иль как завистливый Фарлаф,
Кривясь, смотрел в глаза Руслану.
Вдруг он отвел Дантеса в тень,
Шепнул, как вор, что жертву судит:
-Мон шер ами, вот вам – мишень
Надеюсь, промаха не будет!..
Никто подумать не посмел,
Что значат взгляды те косые.
А вскоре выстрел прогремел,
Потрясший горем грудь России.
(1 votes, average: 5,00 out of 5)