Стихотворения поэта Ходасевич Владислав Фелицианович

Из дневника (Должно быть, жизнь и хороша…)

Должно быть, жизнь и хороша, Да что поймешь ты в ней, спеша Между купелию и моргом, Когда мытарится душа То отвращеньем, то восторгом? Непостижимостей

Вот в этом палаццо жила Дездемона

«Вот в этом палаццо жила Дездемона…» Все это неправда, но стыдно смеяться. Смотри, как стоят за колонной колонна Вот в этом палаццо. Вдали затихает

Покрова Майи потаенной

Покрова Майи потаенной Не приподнять моей руке, Но чуден мир, отображенный В твоем расширенном зрачке. Там в непостижном сочетанье Любовь и улица даны: Огня

Обо всем в одних стихах

Обо всем в одних стихах не скажешь, Жизнь идет волшебным, тайным чередом, Точно длинный шарф кому-то вяжешь, Точно ждешь кого-то, не грустя о нем.

Я гостей не зову и не жду

Я гостей не зову и не жду — Но высокие свечи зажег И в окошко смотрю на восток, Поджидая большую звезду. Я высокие свечи

В заботах каждого дня

В заботах каждого дня Живу,- а душа под спудом Каким-то пламенным чудом Живет помимо меня. И часто, спеша к трамваю Иль над книгой лицо

Горит звезда, дрожит эфир

Горит звезда, дрожит эфир, Таится ночь в пролеты арок. Как не любить весь этот мир, Невероятный Твой подарок? Ты дал мне пять неверных чувств,

Сближение

О, в душе у тебя есть безмерно-родное, До боли знакомое мне. Лишь на миг засветилось, и снова — иное, Улетело, скользя, в тишине. Лишь

Сквозь ненастный зимний денек

Сквозь ненастный зимний денек У него сундук, у нее мешок — По паркету парижских луж Ковыляют жена и муж. Я за ними долго шагал,

Старик и девочка-горбунья

Старик и девочка-горбунья Под липами, в осенний дождь. Поет убогая певунья Про тишину германских рощ. Валы шарманки завывают; Кругом прохожие снуют… Неправда! Рощи не

Прогулка

Хорошо, что в этом мире Есть магические ночи, Мерный скрип высоких сосен, Запах тмина и ромашки И луна. Хорошо, что в этом мире Есть

Весной

В грохоте улицы, в яростном вопле вагонов, В скрежете конских, отточенных остро подков, Сердце закружено, словно челнок Арионов, Сердце недвижно, как месяц среди облаков.

Ручей

Взгляни, как солнце обольщает Пересыхающий ручей Полдневной прелестью своей,- А он рокочет и вздыхает И на бегу оскудевает Средь обнажившихся камней. Под вечер путник

Голубок

Дверцу клетки ты раскрыла. Белый голубок Улетел, в лицо мне бросив Быстрый ветерок… Полно! Разве только этот Скудный дан мне срок? Разве, друг мой,

В беседе хладной, повседневной

В беседе хладной, повседневной Сойтись нам нынче суждено. Как было б горько и смешно Теперь назвать тебя царевной! Увы! Стареем, добрый друг, И мир

Воспоминание

Здесь, у этого колодца, Поднесла ты мне две розы. Я боялся страсти томной — Алых роз твоих не принял. Я сказал: «Прости, Алина, Мне

На прогулке

Злые слова навернулись, как слезы. Лицо мне хлестнула упругая ветка. Ты улыбнулась обидно и едко, Оскорбила спокойно, и тонко, и метко. Злые слова навернулись,

Бедные рифмы

Всю неделю над мелкой поживой Задыхаться, тощать и дрожать, По субботам с женой некрасивой, Над бокалом обнявшись, дремать, В воскресенье на чахлую траву Ехать

Вечером в детской

Вале Х. О детках никто не заботится. Мама оставила с нянькой. Плачут, сердечки колотятся… «Дети, не кушайте перед банькой». Плачут бедные дети. Утирают слезы

Вечер холодно-весенний

Вечер холодно-весенний Застыл в безнадежном покое. Вспыхнули тоньше, мгновенней Колючки рассыпанной хвои. Насыпи, рельсы и шпалы, Извивы железной дороги… Я, просветленный, усталый, Не думаю

Встаю расслабленный с постели

Встаю расслабленный с постели. Не с Богом бился я в ночи,- Но тайно сквозь меня летели Колючих радио лучи. И мнится: где-то в теле

Осенние сумерки

На город упали туманы Холодною белой фатой… Возникли немые обманы Далекой, чужой чередой… Как улиц ущелья глубоки! Как сдвинулись стены тесней! Во мгле —

Время легкий бисер нижет

Время легкий бисер нижет: Час за часом, день ко дню… Не с тобой ли сын мой прижит? Не тебя ли хороню? Время жалоб не

Ласточки

Имей глаза — сквозь день увидишь ночь, Не озаренную тем воспаленным диском. Две ласточки напрасно рвутся прочь, Перед окном шныряя с тонким писком. Вон

Надо мной в лазури ясной

Надо мной в лазури ясной Светит звездочка одна — Справа запад темно-красный, Слева бледная луна. Той звезде — удел поэтов: Слишком рано заблистать —

Вечер (Под ногами…)

Под ногами скользь и хруст. Ветер дунул, снег пошел. Боже мой, какая грусть! Господи, какая боль! Тяжек Твой подлунный мир, Да и Ты немилосерд,

Путем зерна

Проходит сеятель по ровным бороздам. Отец его и дед по тем же шли путям. Сверкает золотом в его руке зерно, Но в землю черную

Берлинское

Что ж? От озноба и простуды — Горячий грог или коньяк. Здесь музыка, и звон посуды, И лиловатый полумрак. А там, за толстым и

Поэту

Ты губы сжал и горько брови сдвинул, А мне смешна печаль твоих красивых глаз. Счастлив поэт, которого не минул Банальный миг, воспетый столько раз!

Авиатору

Над полями, лесами, болотами, Над изгибами северных рек, Ты проносишься плавными взлетами, Небожитель — герой — человек. Напрягаются крылья, как парусы, На руле костенеет

An Mariechen

Зачем ты за пивною стойкой? Пристала ли тебе она? Здесь нужно быть девицей бойкой,- Ты нездорова и бледна. С какой-то розою огромной У нецелованных

Закат

В час, когда пустая площадь Желтой пылью повита, В час, когда бледнеют скорбно Истомленные уста,- Это ты вдали проходишь В круге красного зонта. Это

Не люблю стихов, которые

Не люблю стихов, которые На мои стихи похожи. Все молитвы, все укоры я Сам на суд представлю Божий. Сам и казнь приму. Вы ельника

Прощание

Итак, прощай. Холодный лег туман. Горит луна. Ты, как всегда, прекрасна. В осенний вечер кто не Дон-Жуан?- Шучу с тобой небрежно и опасно. Итак,

Март

Размякло, и раскисло, и размокло. От сырости так тяжело вздохнуть. Мы в тротуары смотримся, как в стекла, Мы смотрим в небо — в небе

Звезда

Выходи, вставай, звезда, Выгибай дугу над прудом! Вмиг рассечена вода Неуклонным изумрудом. Ты, взнесенная свеча, Тонким жалом небо лижешь, Вкруг зеленого меча Водяные кольца

Сумерки

Снег навалил. Все затихает, глохнет. Пустынный тянется вдоль переулка дом. Вот человек идет. Пырнуть его ножом — К забору прислонится и не охнет. Потом

Сердце

Забвенье — сознанье — забвенье.. А сердце, кровавый скупец, Все копит земные мгновенья В огромный свинцовый ларец. В ночи ли проснусь я, усталый, На

Люблю говорить слова

Люблю говорить слова, Не совсем подходящие. Оплети меня, синева, Нитями, тонко звенящими! Из всех цепей и неволь Вырывают строки неверные, Где каждое слово —

Зимой

День морозно-золотистый Сети тонкие расставил, А в дали, пурпурно-мглистой, Кто-то медь ковал и плавил. Кто-то золотом сусальным Облепил кресты и крыши. Тихий ветер дымам

Белые башни

Грустный вечер и светлое небо, В кольце тумана блестящий шар. Темные воды — двойное небо… И был я молод — и стал я стар.

Вновь

Я плачу вновь. Осенний вечер. И, может быть,- Печаль близка. На сердце снова белый саван Надела бледная рука. Как тяжело, как больно, горько! Опять

Он не спит, он только забывает

Он не спит, он только забывает: Вот какой несчастный человек. Даже и усталость не смыкает Этих воспаленных век. Никогда ничто ему не снится: На

О старый дом, тебя построил предок

О старый дом, тебя построил предок, Что годы долгие сколачивал деньгу. Ты окружен кольцом пристроек и беседок, Сенных амбаров крыши на лугу… Почтенный дед.

Душа (Душа моя — как полная луна…)

Душа моя — как полная луна: Холодная и ясная она. На высоте горит себе, горит — И слез моих она не осушит; И от

Ряженые

Мы по улицам темным Разбежимся в молчании. Мы к заборам укромным Припадем в ожидании. …»Эй, прохожий! прохожий! Видел черта рогатого, С размалеванной рожей, Матерого,

Акробат

От крыши до крыши протянут канат. Легко и спокойно идет акробат. В руках его — палка, он весь — как весы, А зрители снизу

На грибном рынке

Бьется ветер в моей пелеринке… Нет, не скрыть нам, что мы влюблены: Долго, долго стоим, склонены Над мимозами в тесной корзинке. Нет, не скрыть

Ищи меня

Ищи меня в сквозном весеннем свете. Я весь — как взмах неощутимых крыл, Я звук, я вздох, я зайчик на паркете, Я легче зайчика:

Когда б я долго жил на свете

Когда б я долго жил на свете, Должно быть, на исходе дней Упали бы соблазнов сети С несчастной совести моей, Какая может быть досада,