Друг мира, неба и людей, Восторгов трезвых и печалей, Брось эту книгу сатурналий, Бесчинных оргий и скорбей! Когда в риторике своей Ты Сатане не
Стихотворения поэта Якубович Петр Филиппович
В груди у всех, кто помнит стыд И человеком зваться может, Живет змея, — и сердце гложет, И «нет» на все «хочу» шипит. Каким
Было ясное утро. Под музыку нежных речей Шли тропинкою мы; полной грудью дышалось. Вдруг вы вскрикнули громко: на ложе из жестких камней Безобразная падаль
I В изгибах сумрачных старинных городов, Где самый ужас, все полно очарованья, Часами целыми подстерегать готов Я эти странные, но милые созданья! Уродцы слабые
Февраль, седой ворчун и враг всего живого, Насвистывая марш зловещий похорон, В предместьях сеет смерть и льет холодный сон На бледных жителей кладбища городского.
Там, где, холодом облиты, Сопки высятся кругом, — Обезличены, обриты, В кандалах и под штыком, В полумраке шахты душной, Не жалея сил и рук,
Гляжу вперед — и там читаю; Не все лишь проклинаю тьму, Но часто — верь! — благословляю Мою судьбу, мою тюрьму… Ходить наскучивши по
Крылатый серафим, упав с лазури ясной Орлом на грешника, схватил его, кляня, Трясет за волосы и говорит: «Несчастный! Я — добрый ангел твой! узнал
Служанка скромная с великою душой, Безмолвно спящая под зеленью простой, Давно цветов тебе мы принести мечтали! У бедных мертвецов, увы, свои печали, — И
Говорят, этот город красивый — Город, проклятый богом самим! С вечным гостем — туманом седым Над равниной реки горделивой, Обнесенной гранитной стеной, С пышным
Как прилив могучий, Шел и шел народ, С детски ясной верой, Все вперед, вперед. Чтоб врага свободы Поразить в бою, Нес одно оружье —
Нет, легче жить в тюрьме, рабом, Чем быть свободным человеком И упираться в стену лбом, Не смея спорить с рабским веком!
Один рядит тебя в свой пыл, Другой в свою печаль, Природа. Что одному гласит: «Свобода!» — Другому: «Тьма! Покой могил!» Меркурий! ты страшишь меня
Я пою для тех, чьи души юны, Думой скорбной чело не объято. Музой был мне — сумрак каземата; Цепь с веревкой — лиры были
О, подлое, чудовищное время С кровавыми глазами, с алчным ртом! Година ужаса!.. Кто проклял наше племя, Кто осудил его безжалостным судом?.. Пришли мы в
Отец еще дышал, кончины ожидая, А Гарпагон в мечтах уже сказал себе: «Валялись, помнится, средь нашего сарая Три старые доски — гроб сколотить тебе».
Старинная виньетка Не то шутом, не то царем, В забавно-важной роли, Амур на черепе людском Сидит, как на престоле. Со смехом мыльных пузырей За
Лес увядает, и падает Листьев шумливый поток. Поздняя радость не радует: Вот ароматный цветок Выглянул… Счастьем сияющий, Синий смеется глазок. Грустно гигант умирающий Смотрит
Друзья! в тяжелый миг сомненья Взгляните пристальней назад: Какие бледные виденья Оттуда: с ужасом глядят, И молят, и как будто плачут, Грозят кистями рук
Жена в земле… Ура! Свобода! Бывало, вся дрожит душа, Когда приходишь без гроша, От криков этого урода. Теперь мне царское житье. Как воздух чист!