На экране — заграничная любовь.
Пальмы. Женщины в цветастом оперенье.
И мужчины с респектабельностью львов
элегантно совершают преступленья.
Всех красавчик парфюмерный победит.
Будут пляжи, «мерседесы» и облавы.
В ритмах музыки — восточный колорит,
и она до неприличия слащава…
На сеансе самом позднем — благодать:
кто целуется в глуши большого зала,
кто пытается актрисе подпевать,
кто зевает откровенно и устало.
Рядом с выходом из зала — туалет.
Две девчонки по четырнадцати лет
грабят женщину. Наплевано в углу.
Пахнет хлоркой. Раздевают на полу.
Их добыча: из вельвета пальтецо.
Шарфик. Сумочка. Да с камушком кольцо.
Ну а в сумке кроме книжки записной
пара трешниц да единый проездной.
На суде звучат гуманные слова, —
безотцовщина, в семье недоглядели…
Адвокат (седая женщина) права:
исключительности фактор в этом деле.
Аргумент защиты взвешивает суд.
И девчонок, нет, не то чтобы прощают —
доучиться им в колонии дадут.
Нынче хор они тюремный посещают.
Только, может, эта мягкость развращает,
ибо вскорости избили старика
пацаны почти у школьного порога.
Даже шапку не украли (на фига?) —
отлупили просто так, за-ради бога…
Это было не с тобою. Не со мной.
Неужели лишь поэтому привычно
укрываться, как за каменной стеной,
за сомнительным словечком «нетипично»?
Не заметим. Отмахнемся. Промолчим.
А молчанье, как и прежде, знак согласья.
У жестокости есть множество причин.
Безразличье — тоже форма соучастья.
Где впервые я отвел трусливый взгляд?
Как стихи мои утратили сердечность?
В фильмах гангстерские выстрелы гремят.
Человечеству грозит бесчеловечность.
Две преступницы, две грешницы ведут
нас, безгрешных, на скамью для подсудимых…
Их глаза пустые спать мне не дают.
Страшно мне от их сердец неуязвимых.
Неотступно, как возмездие грядет
и над ними — и над нами — «Суд идет!».
(2 votes, average: 4,50 out of 5)