Осень только веялась за работу, только вынула кисть и резец, положила кой-где позолоту, кое-где уронила багрец, и замешкалась, будто решая, приниматься ей этак иль
Стихотворения поэта Алигер Маргарита Иосифовна
Забайкалье. Зарево заката. Запоздалый птичий перелет. Мой попутчик, щурясь хитровато, мятные леденчики сосет. За окном бегут крутые сопки, словно волны замерших морей, стелются чуть
Первый шорох, первый голос первого дрозда. Вспыхнула и откололась поздняя звезда. Все зарделось, задрожало… Рассвело у нас… А в Америке, пожалуй, сумерки сейчас. Но,
Стихи должны поэту сниться по сотне памятных примет. Как пешеходу в зной — криница, глухому — утренняя птица, слепому — утренний рассвет. Но ты
Люди мне ошибок не прощают. Что же, я учусь держать ответ. Легкой жизни мне не обещают телеграммы утренних газет. Щедрые на праздные приветы, дни
Мне новый день — как новый человек, с другим характером, другой судьбою. Он вышел рано. Гор, морей и рек препятствия он видит пред собою.
…На скрещенье путей непреложных дом возник из сырой темноты. В этой комнате умер художник, и соседи свернули холсты. Изумляли тяжелые рамы бесполезной своей пустотой
Опять хожу по улицам и слышу, как сердце тяжелеет от раздумья и как невольно произносят губы еще родное, ласковое имя. Опять не то! Пока
Высокочтимые Капулетти, глубокоуважаемые Монтекки, мальчик и девочка — это дети, В мире прославили вас навеки! Не родовитость и не заслуги, Не звонкое злато, не
Светлые, прозрачные глаза твердости остывшего металла… Не о вас ли много лет назад, смолоду, я думала, мечтала? Поздно мне пришлось вас повстречать, да и
Сквозь перезревающее лето паутинки искрами летят. Жарко. Облака над сельсоветом белые и круглые стоят. Осени спокойное начало. Август месяц, красный лист во рву. Коротко
Над полем медленно и сонно заката гаснет полоса. Был день, как томик Стивенсона, где на обложке паруса. И мнилось: только этот томик раскрой —
В. Луговскому Улицей летает неохотно мартовский усталый тихий снег. Наши двери притворяет плотно, в наши сени входит человек. Тишину движением нарушив, он проходит, слышный
Мы будем суровы и откровенны. Мы лампу закроем газетным листом. О самом прекрасном, о самом простом разговаривать будем мы. Откуда нашлись такие слова? Неужто
Милые трагедии Шекспира! Хроники английских королей! Звон доспехов, ликованье пира, мрак, и солнце, и разгул страстей. Спорят благородство и коварство, вероломство, мудрость и расчет.
Что не по нас — мы скажем иногда: — При коммунизме будет по-другому.- А по-какому? Движутся года. Путь в будущее — как дорога к
Все сделанное человеком рассказывает нам о нем, отмечено не только веком, не только годом — каждым днем. Полны душевного горенья, доходят к нам из
Крестьянский дом в Пасанаури. Ночлега доброго уют. …Вдали играют на чонгури и песню юноши поют. Щебечут девушки, как птицы, на галерейке, о своем… В
Я хочу быть твоею милой. Я хочу быть твоею силой, свежим ветром, насущным хлебом, над тобою летящим небом. Если ты собьешься с дороги, брошусь
Колокольный звон над Римом кажется почти что зримым,- он плывет, пушист и густ, он растет, как пышный куст. Колокольный звон над Римом смешан с
Есть в Восточной Сибири деревня Кукой горстка изб над таежной рекой. За деревней на взгорье — поля и луга, а за ними стеною тайга.
Вошла в мою душу откуда-то с тыла. Никто и не ждал и не думал о ней. Но вдруг оказалось: душа не остыла, душа не
Тополей влюбленное цветенье вдоль по Ленинградскому шоссе… Первое мое стихотворенье на твоей газетной полосе… Первый трепет, первое свиданье в тихом переулочке твоем. Первое и
Мне предначертано в веках, из дома изгнанной войною, пройти с ребенком на руках чужой лесистой стороною, Узнать дорогу до конца, хлебнуть мороза, зноя, пыли,
Рабочий катерок мотало от Лиственничной до Котов. Дождем туманным застилало красу высоких берегов. Но из-под крова плащ-палатки, сквозь дождь мне виделся нет-нет, то на
В южном городе был день морозный. Море поседело в этот день. Нам прочла учительница грозный, краткий бюллетень. Умер Ленин. Слушали мы стоя, октябрята, первый
У вас, наверно, осень хороша! Легко откинув голову без шапки, пройти бы мне аллеей, вороша сухой листвы багряные охапки. В прозрачный и трепещущий покой
Я замечаю, как мчится время. Маленький парень в лошадки играет, потом надевает шинель, и на шлеме красная звездочка вырастает. Мать удивится: «Какой ты высокий!»
…И впервые мы проснулись рядом смутным утром будничного дня. Синим-синим, тихим-тихим взглядом ты глядел безмолвно на меня. Есть минута счастья и печали, и черты
Мне жалко радостей ребячьих, которых больше в мире нет,- одесских бубликов горячих, дешевых маковых конфет. Того волшебного напитка, что ударял внезапно в нос. Того
Опять они поссорились в трамвае, не сдерживаясь, не стыдясь чужих… Но, зависти невольной не скрывая, взволнованно глядела я на них. Они не знают, как
Идет спектакль, — испытанное судно, покинув берег, в плаванье идет. Бесповоротно, слаженно и трудно, весь — действие, весь — точность, весь — расчет, идет
Будний день похож на воскресенье. На душе ни тягот, ни обид. За окном смятение весеннее, розовый исаакиевский гранит. Теплый дождик… Спутанная пряжа с Ладоги
Как странно томит нежаркое лето звучаньем, плывущим со всех сторон, как будто бы колокол грянул где-то и над землей не смолкает звон. Может быть,
Осенний ветер пахнет снегом, неверным, первым и сырым. Привыкши к ветреным ночлегам, мы в теплом доме плохо спим. Обоим нам с тобой не спится,
Если было б мне теперь восемнадцать лет, я охотнее всего отвечала б: нет! Если было б мне теперь года двадцать два, я охотнее всего
Я хожу широким шагом, стукну в дверь, так будет слышно, крупным почерком пишу. Приглядел бы ты за мною, как бы там чего не вышло,-
За какие такие грехи не оставшихся в памяти дней все трудней мне даются стихи, что ни старше душа, то трудней. И становится мне все
Подживает рана ножевая. Поболит нет-нет, а все не так. Подживает, подавая знак: — Подымайся! Время! Ты — живая! Обращаюсь к ране ножевой, в долготу
По всей земле, во все столетья, великодушна и проста, всем языкам на белом свете всегда понятна красота. Хранят изустные творенья и рукотворные холсты неугасимое
Прошу тебя, хоть снись почаще мне. Так весело становится во сне, так славно, словно не было и нет нагроможденных друг на друга лет, нагроможденных
Уснул, мое сокровище, не встанет ото сна. Не выветрилась кровь еще, земля еще красна. И новая трава еще над ним не проросла. И рядом
Осыпаются листья, в которых затаился и жил для меня еле слышный, немолкнущий шорох отгремевшего майского дня. Эти самые листья весною, недоверчивым, вкрадчивым днем, содрогнуло
Все мне снится: весна в природе. Все мне снится: весны родней, легкий на ногу, ты проходишь узкой улицею моей. Только нет, то прошли соседи…
Крутой обрыв родной земли, летящий косо к океану, от синевы твоей вдали тебя я помнить не устану. Продутый ветрами, сквозной, бегущий в небо по
А наши судьбы, помыслы и слава, мечты, надежды, радость и беда — сейчас еще расплавленная лава, текущая в грядущие года. Ничто не затеряется, не
Я в комнате той, на диване промятом, где пахнет мастикой и кленом сухим, наполненной музыкой и закатом, дыханием, голосом, смехом твоим. Я в комнате
Лес расписан скупой позолотой, весела и бесстрашна душа, увлеченная странной заботой, существующая не спеша. Синева меж березами брезжит, и тропинка бежит далеко… Набирай хоть
Когда гуляют молния и гром, когда гроза захлестывает дом, в тепле постельном, в смутном полусне одно и то же глухо снится мне. Как будто
Коптилки мигающий пламень. Мы с Диккенсом в доме одни. Во мраке горят перед нами больших ожиданий огни. О, молодость бедного Пипа, как тянется к