Среди миров, в мерцании светил Одной Звезды я повторяю имя… Не потому, чтоб я Ее любил, А потому, что я томлюсь с другими. И
Стихотворения поэта Анненский Иннокентий Федорович
Там на портретах строги лица, И тонок там туман седой, Великолепье небылицы Там нежно веет резедой. Там нимфа с таицкой водой, Водой, которой не
Вкруг белеющей Психеи Те же фикусы торчат, Те же грустные лакеи, Тот же гам и тот же чад… Муть вина, нагие кости, Пепел стынущих
В белом поле был пепельный бал, Тени были там нежно-желанны, Упоительный танец сливал, И клубил, и дымил их воланы. Чередой, застилая мне даль, Проносились
«Вы ждете? Вы в волненьи? Это бред. Вы отворять ему идете? Нет! Поймите: к вам стучится сумасшедший, Бог знает где и с кем всю
Сердце дома. Сердце радо. А чему? Тени дома? Тени сада? Не пойму. Сад старинный, все осины — тощи, страх! Дом — руины… Тины, тины
Неразгаданным надрывам Подоспел сегодня срок; В стекла дождик бьет порывом, Ветер пробует крючок. Точно вымерло все в доме… Желт и черен мой огонь, Где-то
Есть слова — их дыхание, что цвет, Так же нежно и бело-тревожно, Но меж них ни печальнее нет, Ни нежнее тебя, невозможно. Не познав,
Волны тяжки и свинцовы, Кажет темным белый камень, И кует земле оковы Позабытый небом пламень. Облака повисли с высей, Помутнелы — ослабелы, Точно кисти
Клубятся тучи сизоцветно. Мой путь далек, мой путь уныл. А даль так мутно-безответна Из края серого могил. Вот кем-то врезан крест замшенный В плите
Игра природы в нем видна, Язык трибуна с сердцем лани, Воображенье без желаний И сновидения без сна.
Кто сильнее меня — их и сватай… Истомились — и все не слились: Этот сумрак голубоватый И белесая высь… Этот мартовский колющий воздух С
Есть любовь, похожая на дым; Если тесно ей — она одурманит, Дать ей волю — и ее не станет… Быть как дым,- но вечно
Простимся, море… В путь пора. И ты не то уж: все короче Твои жемчужные утра, Длинней тоскующие ночи, Все дольше тает твой туман, Где
Моя душа эбеновый гобой, И пусть я ниц упал перед кумиром, С тобой, дитя, как с медною трубой, Мы все ж, пойми, разъяты целым
Гаснет небо голубое, На губах застыло слово; Каждым нервом жду отбоя Тихой музыки былого. Но помедли, день, врачуя Это сердце от разлада! Все глазами
Цвести средь немолчного ада То грузных, то гулких шагов, И стонущих блоков, и чада, И стука бильярдных шаров. Любиться, пока полосою Кровавой не вспыхнул
Это — лунная ночь невозможного сна, Так уныла, желта и больна В облаках театральных луна, Свет полос запыленно-зеленых На бумажных колеблется кленах. Это —
Два дня здесь шепчут: прям и нем Все тот же гость в дому, И вянут космы хризантем В удушливом дыму. Гляжу и мыслю: мир
О, как я чувствую накопленное бремя Отравленных ночей и грязно-бледных дней! Вы, карты, есть ли что в одно и то же время Приманчивее вас,
Я — слабый сын больного поколенья И не пойду искать альпийских роз, Ни ропот волн, ни рокот ранних гроз Мне не дадут отрадного волненья.
Зажим был так сладостно-сужен, Что пурпур дремоты поблек, — Я розовых узких жемчужин Губами узнал холодок. О сестры, о нежные десять, Две ласково-дружных семьи,
Мне тоскливо. Мне невмочь. Я шаги слепого слышу: Надо мною он всю ночь Оступается о крышу. И мои ль, не знаю, жгут Сердце слезы,
В тумане волн и брызги серебра, И стертые эмалевые краски… Я так люблю осенние утра За нежную невозвратимость ласки! И пену я люблю на
Снегов немую черноту Прожгло два глаза из тумана, И дым остался на лету Горящим золотом фонтана. Я знаю — пышущий дракон, Весь занесен пушистым
Под гулы меди — гробовой Творился перенос, И, жутко задран, восковой Глядел из гроба нос. Дыханья, что ли, он хотел Туда, в пустую грудь?..
Глубоко ограда врыта, Тяжкой медью блещет дверь… — Месяц! месяц! так открыто Черной тени ты не мерь! Пусть зарыто, — не забыто… Никогда или
Ни белой дерзостью палат на высотах, С орлами яркими в узорных воротах, Ни женской прихотью арабских очертаний Не мог бы сердца я лелеять неустанней.
Как эта улица пыльна, раскалена! Что за печальная, о Господи, сосна! Балкон под крышею. Жена мотает гарус. Муж так сидит. За ними холст, как
Творящий дух и жизни случай В тебе мучительно слиты, И меж намеков красоты Нет утонченней и летучей… В пустыне мира зыбко-жгучей, Где мир —
Я думал, что сердце из камня, Что пусто оно и мертво: Пусть в сердце огонь языками Походит — ему ничего. И точно: мне было