Тот, кто перед тобой ник, запевши твоей свирелью, был такой же разбойник, тебя обманувший смиреньем. Из мочек рубины рвущий, свой гнев теперь на него
Стихотворения поэта Асеев Николай Николаевич
Что выделывают птицы! Сотни радостных рулад, эхо по лесу катится, ели ухом шевелят… Так и этак, так и этак голос пробует певец: «Цици-вити»,- между
Я не слагатель од благолепных и в одописцы не тщился попасть… Но как обойтись без светлых, хвалебных про родную Советскую власть! Когда за рубеж
Напиши хоть раз ко мне такое же большое и такое ж жаркое письмо, чтоб оно топорщилось листвою и неслось по воздуху само. Чтоб шумели
Когда в июнь часов с восьми жестокий врежется жасмин тяжелой влажью веток, тогда — настало лето. Прольются волны молока, пойдут листвою полыхать каштанов ветви
Стрелок следил во все глаза за наступленьем неприятеля, а на винтовку стрекоза крыло хрустальное приладила. И разобрал пехоту смех на странные природы действия,- при
Простоволосые ивы бросили руки в ручьи. Чайки кричали: «Чьи вы?» Мы отвечали: «Ничьи!» Бьются Перун и Один, в прасини захрипев. мы ж не имеем
Если бы люди собрали и взвесили, словно громадные капли росы, чистую пользу от нашей профессии, в чашу одну поместив на весы, а на другую
Я дом построил из стихов!.. В нем окна чистого стекла,- там ходят тени облаков, что буря в небе размела. Я сам строку свою строгал,
С улиц гастроли Люце были какой-то небылью,- казалось, Москвы на блюдце один только я небо лью. Нынче кончал скликать в грязь церквей и бань
Смотри! Обернись! Ведь не поздно. Я не угрожаю, но — жаль… И небо не будет звездно, и ветви остынут дрожа. Взгляни, улыбнись, еще встанешь,
От Грайворона до Звенигорода эта песня была переигрывана. В ней от доньего дня до поволжьина крики «стронь-старина» в струны вложены. Все, что было твердынь
Если день смерк, если звук смолк, все же бегут вверх соки сосновых смол. С горем наперевес, горло бедой сжав, фабрик и деревень заговори, шаг:
Нынче утром певшее железо сердце мне изрезало в куски, оттого и мысли, может, лезут на стены, на выступы тоски. Нынче город молотами в ухо
Если ночь все тревоги вызвездит, как платок полосатый сартовский, проломаю сквозь вечер мартовский Млечный Путь, наведенный известью. Я пучком телеграфных проволок от Арктура к
Стихи мои из мяты и полыни, полны степной прохлады и теплыни. Полынь горька, а мята горе лечит; игра в тепло и в холод —
Со сталелитейного стали лететь крики, кровью окрашенные, стекало в стекольных, и падали те, слезой поскользнувшись страшною. И был соловей, живой соловей, он бил о
Глаза насмешливые сужая, сидишь и смотришь, совсем чужая, совсем чужая, совсем другая, мне не родная, не дорогая; с иною жизнью, с другой, иною судьбой
За аулом далеко заржала кобыла… «Расскажи нам, Шалико, что с тобою было. От каких тяжелых дел, не старея, молодым ты поседел, спой скорее». —
Еще и осени не близко, еще и свет гореть — не связан, а я прочел тоски записку, потерянную желтым вязом. Не уроню такого взора,