Двери отворили, рады ребятишки… Елка вся огнями залита до вышки; Елка — чудо-диво из волшебной сказки. У счастливцев малых разбежались глазки; Прыгают, смеются, ушки
Стихотворения поэта Барыкова Анна Павловна
Недаром мудрую Фелицу Маститый воспевал певец, — Сия немецкая девица Была, ей-богу, молодец. Ну что ж, что там она шалила С солдатиком под старость
С барыней старой, капризной и знатной, В скучном салоне сидит приживалка, Тоже старушка; одета опрятно, Личико сморщено, кротко и жалко; Что-то покорное в каждом
Спокойно стояла она пред судом, Свободная Рима гражданка, И громко, с восторженно-светлым лицом Призналась: она — христианка. Ей лютая пытка и казнь не страшна,
«Взгляните на птицы небесны?» и т. д. С птичьей головкой на свет уродилась, Пела, порхала, сыскала самца, Птичьей любовью в супруга влюбилась: Счастлива ты,
Портреты муз своих писали все поэты. Они являлись им: по-гречески раздеты, С восторженным огнем в сияющих очах, Воздушны, хороши, с цевницами, в венках… Моя
Да, я — свинья, И песнь моя В хлеву победная слышна, Всегда одна, звучна, ясна И откровенности полна. Я гордо, смело говорю В глаза
Посвящено Д. А. Ровинскому И судят и рядят. Пред ними худой, Больной горемыка-парнишка Весь бледный стоит и поник головой. Конечно, не вор, а воришка.
Все великие истины миру даются не даром; Покупают их люди всегда дорогою ценой; Не найдешь их случайно, гуляя по шумным базарам, — Там, где
С блуждающим взглядом, бледна и страшна, В рубахе дырявой, босая, Опять под окошком явилась она, Седой головою мотая… Не просит она ничего, но в
Ночь… В углу сырого, темного подвала Крик раздался страшный… Что-то запищало. На нужду, на горе свыше осужденный, Родился ребенок, мальчик незаконный. Барин, ради шутки,
Мне грезилось, что я — случайно позабытый На поле битвы, между мертвых тел Израненный боец, врагами недобитый… Настала ночь; завыли волки; прилетел Зловещий ворон.
Потоком звучных слов, певучею волною Лились твои стихи. Искусства знатоки Признали песнь твою волшебной, неземною, Рукоплескали ей, плели тебе венки. Ты сладко, звонко пел,
Заморский это сплин иль русская хандра? То давит и гнетет, то в голову больную Стучит как молотком. Всю ночь я до утра Не сплю,
Согретая полымем ярким заката, Стоит, зарумянившись, белая хата; Под крышу взобрался подсолнух громадный, Сияя, как солнца лубочный портрет; Весь в золото садик вишневый одет
1 Как это сделалось? От них мне нет отбою… Знахаркою меня считают все они; Проведали, что есть лекарство кой-какое, — Идут… Я не звала,
Лесное озеро, как зеркало большое В зеленой рамке мхов, блестящее, легло, И, отраженный в нем со всею красотою, Глядит сосновый бор в волшебное стекло.
Бывают времена постыдного разврата, Победы дерзкой зла над правдой и добром; Все чистое молчит, как будто бы объято Тупым, тяжелым сном. Повсюду торжество жрецов
Не бояр, не вельмож тороватыих, Не боярынь-красавиц приветливых Потешать я хочу сказкой новою, Красным словом, что бисер нанизанным; Гусляру-молодцу, парню вольному, Не корыстны подачки
В осколках на полу лежит Китай мой бедный, Та ваза нежная, как моря отблеск бледный, Вся в сказочных цветах и птицах невозможных, Изображенье грез
Мне снился сон и страшный и тревожный: Что будто бы умею я летать, Когда хочу… (Во сне порою можно Ужасную нелепость увидать…) По грязной
Посвящено А. П. Философовой Холодно, сыро, туман все растет, Сверху какая-то слякоть В лица продрогших прохожих плюет… Взглянешь — и хочется плакать. Вон на
Что ты глядишь мне в глаза, неисходное, Страшное, вечное горе чужое, Над ухом воешь собакой голодною, Мучишь, грызешь, не даешь мне покою? Выйду ль
Вот грязный задний двор, совсем обыкновенный; Конюшня, хлев свиной, коровник и сарай, А в глубине овин под шляпой неизменной Соломенной своей, — тут для
Посвящено памяти Е. О. М. . . ской. Носится слух: генеральша помешана С горя. Какого?.. Она ль не утешена Жизнью?.. Ей счастье во всем
На улицу меня швырнули, как котенка, В семь лет, — в тот год, как мать в подвале умерла. Я шустрая была и ловкая девчонка,
Я не могу забыть ужасного виденья. Страшней всего в нем то, что это не был сон, Не бред болезненный, не блажь воображенья Кошмар был
Преступницу ведут. Свирепо равнодушна, Изранена, в крови, она идет послушно, Как зверь лесной, на цепь привязанный за шею, И ненависть висит, как облако, над
Приходи ко мне, голь непокрытая, Спокон века бедою повитая, Под забором, в грязи нарожденная И горючей слезою вспоенная! Я — певец векового страдания! Псалмопевец
Разубрана вся степь раздольная цветами; Прогретая насквозь, вся дышит, вся живет И звонкими певцов-малюток голосами Свободы и любви весенний гимн поет. Букашки, мотыльки и
В рудниках — в холодном мраке под землею — Бледный каторжник припомнит вдруг порой Небо родины, приветно голубое, И ласкающий луч солнца золотой; Иногда
Посвящено Е. Ф. Юнге На море тихо, на солнышке знойно, Берег как будто бы дремлет спокойно; Не шелохнутся на дереве ветки; Лишь между камней,
Буренину Грошовый юморист, скандально знаменитый, Пародий, пасквилей известный фабрикант, Со злобой ты плюешь слюною ядовитой На дело честное, на молодой талант. С нахальным хохотом
Метель завывает уныло. Кругом Все спит подневольным и тягостным сном. Холодные хлопья несметною тучей Несутся и вьются, как саван летучий. Мороз все сгубил, —