Двери отворили, рады ребятишки… Елка вся огнями залита до вышки; Елка — чудо-диво из волшебной сказки. У счастливцев малых разбежались глазки; Прыгают, смеются, ушки
Стихотворения поэта Барыкова Анна Павловна
Недаром мудрую Фелицу Маститый воспевал певец, — Сия немецкая девица Была, ей-богу, молодец. Ну что ж, что там она шалила С солдатиком под старость
С барыней старой, капризной и знатной, В скучном салоне сидит приживалка, Тоже старушка; одета опрятно, Личико сморщено, кротко и жалко; Что-то покорное в каждом
Спокойно стояла она пред судом, Свободная Рима гражданка, И громко, с восторженно-светлым лицом Призналась: она — христианка. Ей лютая пытка и казнь не страшна,
«Взгляните на птицы небесны?» и т. д. С птичьей головкой на свет уродилась, Пела, порхала, сыскала самца, Птичьей любовью в супруга влюбилась: Счастлива ты,
Портреты муз своих писали все поэты. Они являлись им: по-гречески раздеты, С восторженным огнем в сияющих очах, Воздушны, хороши, с цевницами, в венках… Моя
Да, я — свинья, И песнь моя В хлеву победная слышна, Всегда одна, звучна, ясна И откровенности полна. Я гордо, смело говорю В глаза
Посвящено Д. А. Ровинскому И судят и рядят. Пред ними худой, Больной горемыка-парнишка Весь бледный стоит и поник головой. Конечно, не вор, а воришка.
Все великие истины миру даются не даром; Покупают их люди всегда дорогою ценой; Не найдешь их случайно, гуляя по шумным базарам, — Там, где
С блуждающим взглядом, бледна и страшна, В рубахе дырявой, босая, Опять под окошком явилась она, Седой головою мотая… Не просит она ничего, но в
Ночь… В углу сырого, темного подвала Крик раздался страшный… Что-то запищало. На нужду, на горе свыше осужденный, Родился ребенок, мальчик незаконный. Барин, ради шутки,
Мне грезилось, что я — случайно позабытый На поле битвы, между мертвых тел Израненный боец, врагами недобитый… Настала ночь; завыли волки; прилетел Зловещий ворон.
Потоком звучных слов, певучею волною Лились твои стихи. Искусства знатоки Признали песнь твою волшебной, неземною, Рукоплескали ей, плели тебе венки. Ты сладко, звонко пел,
Заморский это сплин иль русская хандра? То давит и гнетет, то в голову больную Стучит как молотком. Всю ночь я до утра Не сплю,
Согретая полымем ярким заката, Стоит, зарумянившись, белая хата; Под крышу взобрался подсолнух громадный, Сияя, как солнца лубочный портрет; Весь в золото садик вишневый одет
1 Как это сделалось? От них мне нет отбою… Знахаркою меня считают все они; Проведали, что есть лекарство кой-какое, — Идут… Я не звала,
Лесное озеро, как зеркало большое В зеленой рамке мхов, блестящее, легло, И, отраженный в нем со всею красотою, Глядит сосновый бор в волшебное стекло.
Бывают времена постыдного разврата, Победы дерзкой зла над правдой и добром; Все чистое молчит, как будто бы объято Тупым, тяжелым сном. Повсюду торжество жрецов
Не бояр, не вельмож тороватыих, Не боярынь-красавиц приветливых Потешать я хочу сказкой новою, Красным словом, что бисер нанизанным; Гусляру-молодцу, парню вольному, Не корыстны подачки
В осколках на полу лежит Китай мой бедный, Та ваза нежная, как моря отблеск бледный, Вся в сказочных цветах и птицах невозможных, Изображенье грез