С блуждающим взглядом, бледна и страшна,
В рубахе дырявой, босая,
Опять под окошком явилась она,
Седой головою мотая…
Не просит она ничего, но в окно
С улыбкой безумной и бледной
Глядит и грозит… На дворе холодно,
Лицо посинело у бедной.
Глядит на картины в гостиной, цветы,
Портьеры, ковры, позолоту;
Потом на лохмотья своей нищеты,
На дыры, — заплаты без счету, —
Глядит и хохочет, тряся головой,
Бормочет с усмешкою дикой
Угрозы кому-то; кулак свой худой
Сжимает со злобой великой…
— «Юродствует, — вишь ты, — а раньше была
Богачкой, в каретах каталась,
Да вольною-волею все раздала, —
В чем мать родила, — в том осталась…
Душа ее, вишь ты, у бога давно, —
А тело живет, — для искуса…
Ей, стало быть, подвиг свершить суждено
Во имя Христа Иисуса…»
Ее зазывают на кухню, в тепло;
Покормят, наденут ей платье;
Согреется дурочка, взглянет светло, —
Промолвит: «Спасибо вам, братья!»
Дадут ей обносков, — уйдет с узелком.
Проходит неделя, другая;
Вдруг смотришь: старуха грозит кулаком
В рубахе опять и босая.
— Где ж платье, Дашутка?.. В кабак отнесла? —
Смеются лакеи над нею.
«Нельзя мне быть в платье!.. Нельзя… Отдала…
Есть люди меня победнее!..»
(1 votes, average: 5,00 out of 5)